В 1970 году в Москве, в издательстве «Молодая гвардия» вышел мой роман «…Отдаешь навсегда». Очевидно, история молодого человека, жестоко искалеченного даже не войной, а ее эхом — он наступил на мину, ржавевшую в лесу, где некогда шли бои, тронула сердца читателей, потому что вскоре посыпались письма. Сотни, тысячи писем — ни одна моя книга, кроме, может быть, повести «Ветер рвет паутину», не вызывала такой огромной почты. Инвалиды, люди отчаявшиеся, обездоленные, писали о том, что Саша Левашов своим несгибаемым мужеством и волей к жизни помогает им выстоять, справиться со своими бедами. Больше всех было писем из Бобруйска и от бобруйчан, рассыпанных по всей стране. Хотя я прямо не назвал город, по описанию улиц, школы за железнодорожным переездом, мармеладной фабрики, песчаного пляжа на берегу Березины и другим каким-то приметам они безошибочно определяли, где происходит действие книги.
Однажды, разбирая очередную груду писем, — а я старался ответить на каждое, я выудил из конверта листок, вырванный из школьной тетради в клеточку и коряво исписанный химическим карандашом. Прочел, и у меня обмерло сердце, хотя прибыло письмо не из моего родного города, а из неведомого мне Краснодара. Оказалось, что это весточка из далекого прошлого. Она жестоко вырвала мня из моего уютного мирка и опрокинула назад, в детство, которое, казалось, уже стало забываться за дымкой лет, восстановив прервавшуюся связь времен. Читать далее «Михаил Герчик. Дядя Ваня»
Ранним утром 1 сентября 1939 года гитлеровские войска перешли польскую границу, положив начало второй мировой войне. 17 сентября 1939 года Красная армия перешла советско-польскую границу и «взяла под защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии, отторгнутые от Советской республики белополяками в 1920 году». Президент Польши Игонаци Мошицкий и премьер-министр Славой-Складовский бежали в Румынию. Польша как государство перестала существовать…
Смоленск, 1943 год. Члены Международной комиссии проводят эксгумацию трупов жертв сталинского террора.
Подавляющее большинство из 300 тысяч дислоцированных в восточных воеводствах Польши солдат и офицеров выполнило приказ своего главнокомандующего и не оказало сопротивления частям Красной Армии и оперативным отрядам НКВД. Практически беспрепятственно советские войска заняли 200 тысяч кв. км — большую часть Польши (Германия оккупировала 188 тысяч кв. км).
Несмотря на то, что СССР не объявлял Польше войну, а польская армия не вела против Красной армии боевых действий, советские войска «захватили в плен» тысячи польских военнослужащих, значительную часть которых сразу же передали их войскам НКВД.
Газета «Красная Звезда» от 17 сентября 1940 года в редакционной статье, посвященной годовщине «освободительного похода», писала: «В течение 12-15 дней враг был полностью разбит и уничтожен. За этот период одной только Н-ской группой войск Украинского фронта в боях и при окружении было захвачено в плен 10 генералов, 52 полковника, 72 подполковника, 5131 офицер, 4096 унтер-офицеров, 181 223 рядовых польской армии». Несложный подсчет дает в сумме 190 584 человека. Сюда не вошли чины полиции, жандармерии и корпуса пограничной охраны, а также лица, арестованные в индивидуальном порядке.
Необходимо отметить, что поляки стали первой многочисленной группой населения СССР, которая была коллективно репрессирована еще в 1936 — 1938 годах, исходя из национальной, а не классовой принадлежности. Поляки в массовом порядке выселялись из городов и сел Украины и Беларуси в отдаленные районы азиатской части СССР. Всего по подсчетам польских специалистов за годы сталинизма в глубь СССР в принудительном порядке было вывезено 1.5 — 1.8 миллиона поляков.
***
…Батальоны СС с германской стороны и подразделения внутренних войск советского НКВД пришли в Польшу буквально вслед за боевыми армейскими частями. Действия тех и других были поразительно схожи. Начались жестокие репрессии против польской интеллигенции, университетской профессуры, национальной аристократии, деятелей церкви.
В СССР впервые столкнулось с необходимостью одновременной перевозки и размещения такой массы пленных. Даже НКВД, в чьи руки они были вскоре переданы, растерялись. В срочном порядке на территории России было организовано 8 лагерей, а также 138 пересыльных пунктов для военнопленных. Каждый лагерь был рассчитан на 10 тысяч человек, однако, при необходимости узников «уплотняли». Вот эти лагеря: Козельский, Старобельский, Осташковский, Путивльский, Юхновский, Южский, Оранский, Козельшанский.
В Старобельский лагерь были свезены армейские офицеры, в Козельский и Путивльский — рядовые и унтер-офицеры, в Осташковский лагерь, который разместили на острове Столбном на территории старинного русского монастыря Нилова Пустынь — полицейские, в том числе и сотрудники военной полиции, жандармско-тюремные работники, разведчики и контрразведчики…
В июле 1940 года число лагерей военнопленных достигло 17-ти, а к концу 1940-го их было уже больше двадцати…
Все военнопленные поступили в ведение специально организованного Управления по делам о военнопленных НКВД СССР. Возглавил его капитан госбезопасности Петр Сопруненко. В число прочего в его компетенцию входил обмен пленными с Германией. Начало обмену было положено постановлением Совета Народных комиссаров от 14 октября 1939 года, постановлением же от 14 ноября этого же года была образована смешанная советско-германская комиссия по обмену военнопленными. Обмен осуществлялся через Брестский контрольно-пропускной пункт вплоть до нападения Германии на СССР 22 июня 1941 года.
Пленные поляки использовались в СССР для рабского труда. Часто заключенными предпринимались попытки к бегству Зафиксированы случаи укрывательства бежавших белорусским населением, в связи с чем личному состав конвойных войск НКВД было приказано «критически относиться к сообщениям местных жителей, особенно в западных областях УССР и БССР».
Примечательный приказ конвойным войскам #2 от 10 января 1940 года:
«21.12.1939 на строительстве #I (строительство автотрассы Новоград-Волынский — Львов. —прим.) четыре военнопленных пытались совершить побег от конвоя 229 полка. Выстрелами конвоя один из бежавших был убит, а другой ранен, остальные продолжали бежать, пытаясь скрыться. Красноармеец Жуков бросился преследовать бежавших. несмотря на мороз, сбросил с себя для облегчения шинель и сапоги и на 7-м километре от места работ первого из бежавших убил выстрелом из винтовки, а второго задержал и возвратил в лагерь.
За образцовое выполнение служебного долга красноармейцу 229 полка Жукову объявляю благодарность и награждаю его денежной премией в размере 200 рублей.
Приказ объявить всему личному составу частей конвойных войск НКВД.
Врид начальника ГУКВ начальник штаба KB НКВД полковник Кривенко.
Начальник политотдела бригадный комиссар Шнитков».
100 рублей за человеческую жизнь. Хотя эта стоимость — исключение.
Жестокость и бесчеловечность преступлений НКВД выходят за грань понимания и прощения. Так, тысячи расстрелянных в Катынском лесу меркнут перед семью тысячами, которых живьем утопили в Белом море. Читать далее «Катынь. Убийцы живы»
Председатель Петрозаводской еврейской религиозной общины Дмитрий Григорьевич Цвибель вспоминает о своем отце
Мардух-Гершл (Григорий) Цвибель родился в Бобруйске в 1907 году.
Советское время никак не располагало к откровенным разговорам. Даже в семье родители мало рассказывали детям о прошлой своей жизни. Так многие и ушли, не оставив свидетельств. А эпоха была полна событиями необычайно трагичными, оставила рубцы, которые еще не скоро заживут. Даже поколение, родившееся уже после этих катаклизмов, ощущает их влияние, и, может быть, только наши дети смогут освободиться от разрушительных последствий происходившего. Но для этого нужна память, память о том, что было, чтобы попытаться разобраться в причинах, породивших столь чудовищную эпоху.
Но кроме эпохальных событий существовала и обычная жизнь обычных людей. Они не выбирали себе эпоху и жили, работали, растили детей. У них были свои горести и радости, отчаяние и надежда… Я хочу рассказать о своем отце, прежде всего, для себя и для того, чтобы оставить свидетельство своим детям. Рассказать то, что сохранила моя память, что удалось восстановить по рассказам знавших его. Это не биография, скорее – это отдельные эпизоды, впечатления, общий образ, бесконечно дорогой для меня.
Родился папа в 1907 году в Бобруйске, уездном центре Минской губернии, присоединенном в 1793 году к России от Польши в качестве местечка. В начале XIX века здесь была построена крепость, в которой евреям было запрещено строить какие бы то ни было здания. По переписи 1897 года из общего числа жителей в 34336 человек 20760 были евреи. В то время Бобруйск был центром белорусского еврейства: там находились многочисленные ешивы, талмуд-тора, два мужских народных училища (в одном ремесленное отделение), два женских общеобразовательных и одно женское профессиональное, известное книгоиздательство Яакова Гинзбурга. Бобруйск был и одним из центров Бунда. Наиболее распространенными занятиями евреев были изготовление одежды, земледелие, торговля продуктами сельского хозяйства. Папин отец был столяром. В детстве папа, имея хороший голос, пел в синагоге. В 1914 году община собрала деньги, и папа поступил в местную гимназию. Он очень гордился этим и учился охотно. Сколько он там проучился, не знаю. Помнил папа немцев, которые платили за постой.
Папины старшие сестры Блюма и Зельда, одна в 1910, другая в 1911 году уехали в Америку. Сначала их женихи поехали туда «на разведку» в трюмах каких-то, очевидно, грузовых пароходов, затем вернулись, поженились и увезли их в Нью-Йорк, поселившись в Бруклине и в Бронксе под фамилиями Горелик и Турецки. Папин старший брат Зяма в 16 лет ушел из дома, и как папа ни пытался его найти впоследствии, не смог. Читать далее «Дмитрий Цвибель. Мой папа»
Мертвым не больно? Или все–таки больно, а мы, живые, просто пока не знаем об этом? До той самой поры, пока сами не окажемся в другом измерении…
Пронзительная эта мысль настигла меня как раз накануне символичного для Беларуси праздника 3 июля. Я держала в руках старые фотографии, на которых плечом к плечу стояли два Героя Советского Союза — мужчина и женщина. Андрей Волынец и Елена Мазаник. Вглядываясь в лица, расспрашивала у живущей ныне в Молодечно дочери Волынца Майи Андреевны Власенко, каким запомнила она отца, легендарного партизанского комбрига, ушедшего в лес вместе с семьей. Правда ли, что подкосила его здоровье ранняя, в 24 года, смерть сына Коли, самого юного разведчика в отряде?.. Как вдруг сознание царапнули слова собеседницы: «А вы знаете, что Звезду у папы отобрали сразу после смерти, прямо на похоронах, на кладбище в 1965 году?» «Нет», — слегка опешив, честно сказала я. И тут же предложила написать об этом. «Да что толку, — печально отмахнулась собеседница. — Все равно уже ничего не вернешь. Вроде положение тогда было такое: возвращать награды государству. А может, местные товарищи инициативу проявили».
В праздник и впрямь негоже говорить о грустном. Но слишком уж походила грусть, сквозившая в голосе Майи Андреевны, на давнюю непреходящую боль. Боль, которой просто невмоготу не поделиться.
За свой век в журналистике я впервые столкнулась с конкретным прецедентом экспроприации наград у мертвых. Я, конечно, знала, что орденов и медалей лишали тех людей, кто был разжалован за определенные провинности. И, честно говоря, в душе сомневалась в правильности такой меры: ведь подвиг, за который они были получены, никто уже не в силах отменить. Он уже совершен и принят благодарной Родиной. Так разве можно его просто вычеркнуть из истории, списать, предать забвению? Ну разжалуйте в чинах и званиях проштрафившегося, если такое случилось, героя, а подвиг не трогайте, не перечеркивайте.
Мысли, понятное дело, были крамольные, которые вслух высказывать было не то что не принято — опасно. Особенно когда дело касалось людей, лишенных наград за выезд в другие государства на постоянное место жительства. Страна под названием СССР считала себя вправе забирать награды подобно злой мачехе — ведь родная мать никогда не отнимет у родных (да и чужих тоже) детей то, что они честно заработали. Может обидеться, осерчать, не благословить на дорогу, но не ограбить.
Еще страшнее — отбирать у мертвых. Словно игрушку, данную напрокат. Мол, позабавился и хватит. Будто и не именная эта штука — Золотая Звезда или орден. Не за конкретный подвиг полученная. Может быть, дело в том, размышляла я, вспоминая рассекреченные архивы и развенчанных кумиров, что государство потому столь легко экспроприировало награды, что позволяло себе лукавить с их распределением, давая не только по заслугам, но и по регламенту. Обделяя реальных героев с классово–шершавыми биографиями и поощряя тех, чьи кандидатуры анкетно–удобно подходили для создания образа–мифа, достойного подражания.
Но весь парадокс (и вся беда) в том, что собственные мифы и собственных кумиров любая система развенчивает в последнюю очередь. А первыми под раздачу, точнее, в данном случае антипод этой дефиниции — возврат, — попадали как раз те, кто честно заслужил свою награду. Кто рано уходил из жизни. Ведь правило это действовало, как разъяснил мне член Геральдического совета при Президенте Беларуси Владимир Шоков, вплоть до семидесятых годов XX столетия, когда наконец было отменено. Согласно ему большинство наград, за исключением орденов Отечественной войны I и II степени и Октябрьской Революции, а также некоторых медалей, подлежало возврату государству.
Где и как оно хранило реликвии — вопрос до сих пор открытый. Доказательство чему — массовое обсуждение на интернетовских форумах молодым и средним поколениями постсоветского пространства важной проблемы: можно ли вернуть наследникам награды отцов и дедов, сданные по требованию военкоматов государству. Специально употребляю термин «сданные», а не «возвращенные»: ведь возвращают обычно взятое в долг. А в долгу, как мне кажется, не герои у Родины, особенно награжденные посмертно, а она у них.
Слава Богу, хочется сказать мне в заключение, что вышедшие после распада СССР положения о наградах суверенных государств — и наша Беларусь не исключение — содержат четкий пункт: ордена и медали остаются в распоряжении ближайших родственников награжденных. Как светлая память о подвиге — в общенародном и семейном разрезе. А наследники уже сами решают, сдать ли фамильные реликвии в музей или воспитывать на достойном примере детей и внуков.
Людмила Селицкая. Статья “Хранить вечно!”. Советская Белоруссия №135 (22790), Вторник 24 июля 2007 года.
Я, Иван Кузнецов, 1923 года рождения, уроженец города Бобруйска, в настоящее время проживаю в деревне Радюкино Медынского района Калужской области, где расположен дом-интернат для престарелых людей. Могу рассказать о себе всю только правду, какую помню, а помню её хорошо и выдумывать не могу. Потому что я давно инвалид второй группы по общему заболеванию и даже был освобождён от воинской службы по причине сильных резей в животе, особенно когда начал бежать марш-бросок с полной амуницией, то пробежал двести метров — и приключились сильные рези, а когда сделали рентген, то увидели язву на желудке и списали вчистую. Это было ещё во время начала войны. Поэтому на фронт я не попал. Но героические подвиги в тылу врага не один раз совершал. Это было в партизанском отряде имени Кирова, не далеко от Бобруйска. Читать далее «Житие партизана Ивана Кузнецова»
Личный дневник непосредственного исполнителя терактов на Черкизовском рынке в августе 2006 года – студента Московского социального института Ильи Тихомирова. Читать…
Весной затишье наступило на всем фронте. Войска заняли оборону. И вот после того, как я не очень удачно отдежурил на ПНП, получаю новое задание: взяв группу солдат, отыскать прифронтовое село Барсучени и завтра же выселить оттуда всех жителей. Они имеют право взять с собою только то, что может уместиться на повозке — молдавской каруце. Не больше. Возвращений не допускать. Читать далее «Василь Быков. Долгая дорога домой. Глава 3»
На станции Грязи началась переформировка. И тут оказалось, что по закону юноши 23-го года призываются, а 24-го — еще нет.
Всех нас, кто родился в 24-м, собрали вместе. Нужно сказать, что таких набралось немного, так как украинцы, не будь дураками, не захотели далеко уходить от родных мест, и[49] очень многие вернулись домой. Ну, а куда мог вернуться я? До Беларуси тысяча километров — не дойдешь. И я остался со своими одногодками. Из нас сформировали команду, каждому выдали по три буханки хлеба и прямо в чем мы были — в грязных изношенных ватниках и пилотках (хоть уже приближалась зима), отправили в тыл, приставив к нам каких-то подполковников, чтобы не разбежались. Читать далее «Василь Быков. Долгая дорога домой. Глава 2»
Юрий Мищенко (Шланг) в 1981 году. На заднем плане — Герман Барковский, ныне покойный. Фото Виталия Гунина (1964-1990, Бобруйск).
Мищенко Юрий Анатольевич
(более известен под литературным и музыкально-сценическим псевдонимом Шланг)
Рок-музыкант, композитор и соло-гитарист. Бессменный руководитель бобруйского рок-клуба и организатор местных рок-фестивалей, автор популярных песен, участник рок-фестивалей в Минске, Новополоцке и других городах Беларуси, Литвы и Латвии, анархист по натуре, нигилист, вечный хиппи-панк, нон-конформист и оппозиционер.
Родился в Бобруйске 13 ноября 1959 года в семье военного летчика в отставнике — сотрудника милиции Анатолия Константиновича и швеи фабрики им. Дзержинского Феодосии Степановны.
Учился в СШ №11 и СШ №19, Бобруйском художественном училище № 15 на отделении резьбы по дереву. По специальности никогда не работал.
Авантюрная натура, хронический тунеядец.
Был связан с Барковскими (Герман и Юрий), Моней (Михаилом Куржаловым), Аллой Гусевой и Валей, Гогой (Жорой Фоминых).
Находился в сношениях с Бардик Ириной, Барановой, Захаревич, Нафой, и др.
Был главным партнером и соавтором Льва Гунина (вместе писали музыку, играли в клубе Бобруйскдрев и в парке на танцплощадке).
Стал предтечей (в соавторстве с Леной Барановой, Моней (Михаилом Куржаловым) и Львом Гуниным особого рукотворного слэнга-«кривляния» (стёба), позже известного благодаря так называемым кощеистам и движению «В Бабруйск, жывотные».
В поле зрения КГБ с 1979 года.
Попадал в орбиту израильской диверсионно-террористической и разведывательной службы МОССАД.
