Ефрем Сирин. О рае
свобода в раю
Ефрем Сирин. О рае
Ефрем Сирин. О рае
Эвтаназия
Cтатья иерея Александр Ильяшенко, оригинал на www.pravmir.ru
«О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас, как дети, за то, что мы им позволим грешить. Мы будем позволять или запрещать им жить с их женами и любовницами, иметь или не иметь детей, – все по их послушанию, – и они будут покоряться нам с весельем и радостью»
Ф. М. Достоевский
Ф. М. Достоевский
В небо
Посвящаю свободе
одиночество возле стены.
Завещаю стене
стук шагов посреди тишины.
Обращаюсь к стене,
в темноте напряженно дыша:
завещаю тебе
навсегда обуздать малыша.
Не хочу умирать.
Мне не выдержать смерти уму.
Не пугай малыша.
Я боюсь погружаться во тьму.
Не хочу уходить,
не хочу умирать, я дурак,
не хочу, не хочу
погружаться в сознаньи во мрак.
Только жить, только жить,
подпирая твой холод плечом.
Ни себе, ни другим, ни любви,
никому, ни при чем.
Только жить, только жить
и на все наплевать, забывать.
Не хочу умирать.
Не могу я себя убивать.
Так окрикни меня.
Мастерица кричать и ругать.
Так окрикни меня.
Так легко малыша напугать.
Так окрикни меня.
Не то сам я сейчас закричу:
Эй, малыш! – и тотчас
по пространствам пустым полечу.
Ты права: нужно что-то иметь
за спиной.
Хорошо, что теперь
остаются во мраке за мной
не безгласный агент
с голубиным плащом на плече,
не душа и не плоть – только
тень на твоем кирпиче.
Иосиф БРОДСКИЙ
Легенда о привратнике Аввакуме
В публикации затрагивается два основных момента:
1. Все ли самоубийства (по принятой “классификации”) являются таковыми на самом деле.
2. Православие и самоубийство (молитвы о самоубийцах)
Привратник Аввакум жил он в одном из северных монастырей в маленькой келье, уставленной мешками с зерном. Это был странный монах. Карликового роста, с обветренной кожей на лице, Аввакум с утра и до вечера стоял на воротах монастыря. Пропуская паломников, в глубоком смирении, он почти никогда не поднимал своих глаз на людей. Читать далее «Легенда о привратнике Аввакуме»
Василий Блаженный
Тяжкий крест Елены Мухиной
Розовые, оранжевые, голубые, золотые
Мы верили, что нам одна дана судьба.
Мы приходили в одно время в одно место странное, случайно, не сговариваясь, не назначая встречи и не радуясь этому случайному совпадению, — и молчали, со страхом наблюдая за отражением внимательного зрачка в глазах напротив.
Милая девочка была ты. Тихий мальчик был я. Розовые, оранжевые, голубые, золотые бусинки мерцали на твоей шее. Тонкая металлическая цепочка сжимала мое запястье.
Мы могли просто молчать, не прикасаясь пальцами к этому огню.
Огонь, в котором нам можно было купаться. Но мы не купались.
И дух святой той первой любви навсегда остался в наших сердцах — нетронутый, не рожденный, в своей купели, которая колышется над нами и теперь.
Просто книга перестала открываться на случайной странице. Каждый решил открыть ее сам. С той поры мы научились считать по порядку. Прошел месяц. Потом год. Потом прошло десять лет. И вот — почти жизнь.
Бусинка за бусинкой, — по цепочке. У каждого по отдельности, по отдельному человеку.
И книга прочитана, и странных мест на земле не осталось. Только вера одна и осталась нам, на две разные жизни, одна на двоих. Надежда на любовь.
Мы даже не целовались.
Мы даже не прощались.
Мать Лидия
Последние лет десять она «заведует» православным киоском на аллее позади храма. Когда еще и храма официально не было, и в бассейне купались спортсмены, она торговала иконками и книжками. Помню, я купил там одну книгу, по моему Феофана Затворника, а еще через пару лет, когда я, проходя мимо, задержался у киоска, она мне настоятельно рекомендовала приобрести какую-то брошюру, но я отказался. Сегодня надобность в киоске Лидии отпала — в самом храме девушка по имени Оля стоит за прилавком с иконками, свечками, книгами. Но киоск продолжает работать. Время от времени. Утром Лидия «открывает» его и вечером «закрывает». Правда в течение дня он работает от силы час-два. Слишком много других дел у Лидии.
Еще в августе, когда я только пришел справиться о возможности работать мне на строительстве, она угостила меня яблоками.
Я сидел с Александром-Ортодоксом (его ник в инете), а Лидия присела рядом, но не слушать наш разговор дабы, а смотреть на прохожим и предлагать им купить православную бобруйскую газету под названием «Верую». Я ел яблоки. Потом она ушла и через пять минут пришла и принесла булочку. «Вот возьми покушай, а то ты больно худой, сил не будет работать». Я засмеялся, но булочку взял. Сказал, что работать приду через неделю и за это время поправлюсь.
Мертвые нас слышат
Я сейчас работаю на восстановлении Свято-Николаевского кафедрального собора, так что на интернет остается только ночь… каждый день, кроме впечатлений о храме, который восстанавливается, я уношу домой воспоминания живых людей. Каждый день становлюсь свидетелем таких сцен, когда не то, что поверишь в связь живых и мертвых, а реально эти нити можешь трогать руками.
Начинается с таких мимолетных сюжетов, когда женщина проходя мимо по улице (а забора строительного между тротуаром и храмом там нет) останавливается и хватает за рукав первого проходящего строителя в каске, и начинает ему кланяться. Другая подходит, называет себя учительницей и просит дать ей кирпич. Пытается засунуть его в сумку, кирпич не лезет, она достает из сумки паспорт, документы, кладет их на строительный мусор, а потом двумя руками втискивает в сумку подаренный ей «на память» кирпич. Мужчина останавливается и начинает рассказывать, что он помнит «тот день», когда разрушали Храм.
И таких, кто помнит, много. Хотя помнят все разное.
Одна женщина утверждала, что Храм не давали разрушать, и потому его разрушили ночью, причем, буквально за одну ночь, так что к утру уже стоял бассейн. Подходила старая цыганка и говорила про какие-то окна, за которые она заплатит деньги. Люди ведут себя многие абсолютно странно, но те, кто работают «на храме», уже так привыкли, что не обращают на эти странности со стороны прохожих внимания, да и при желании нет на это время.
Среди рабочих, которые трудятся здесь, тоже весьма интересные личности, у некоторых — тюремные наколки на руках. Расскажу об одном из них.
Внутри храма, с левой его стороны еще до последних дней находился один из бассейнов — так называемый «лягушатник», где учили плавать детей. Его надо было засыпать, а точнее, забрасывать битым кирпичом и камнями вручную, чтобы уже поверху делать бетонную стяжку — на этой работе я и оказался вместе с Игорем (другие его личные данные указывать не буду). Человек этот в первые дни был совершенно скрытный, непохожий на представителя строительной профессии, больше — на рэкетира, особенно, когда работал в темных солнцезащитных очках. Однако, во время службы в храме, когда крестили детей и когда в одиночестве совершал молитву настоятель — отец Александр, мы прекращали работу, и вот во время одного из таких «перекуров» Игорь рассказал, что работал в морге. Ни о религии, ни о Боге мы с ним не говорили, он вообще уходил от любых упоминаний духовной области, на первый взгляд могло показаться, что передо мной был материалист чистой воды. Но когда я спросил его, не думал ли он, что у покойников, которых он «зашивал», была душа, он каким-то мрачным голосом ответил: «Я не думал, я телом чувствовал их».
Мария Скобцова. Христианство
У христианства нет цвета, потому что раскаленная до бела сталь не имеет цвета и на неё даже нельзя смотреть, чтобы его цвет определить.
Христианство, как раскаленная сталь, вонзается в сердце и испепеляет его. И тогда человек вопит: “Готово моё сердце, готово!”
И в этом все христианство.
Но есть бесчисленные подмены христианства. Есть например, религия “благоденственного и мирного жития”, это как бы гармоничное сочетание правил с бытом. Сердце не испепеляется, а млеет в час богослужения. Свет не слепит, а ласкает. Что же? Может быть, блаженны млеющие, блаженны обласканные, мирные и безмятежные….
Христианство неким огромным болидом, упало на нашу планету и расколола её на две части.
Христианство падает в душу каждого человека, каждой нации, каждой эпохи и раскалывает их на две части. Одна часть спокойно продолжает жить как раньше жила, а другая начинает гореть. И эта горящая душа заполняет всё вокруг себя как зараза, как пожар, как поток, как печь огненная. Читать далее «Мария Скобцова. Христианство»
Вначале был рай
На деревьях, убранных серебром сновидений, плакали яблоки. Яблоки плакали. О том, что рай был вначале. И листва утешала их, нежно.
Тихо, боясь нарушить царственную гармонию девственного леса, я шел по тропе, и она привела меня к входу в пещеру. По древним неровным ступеням лежал мой путь во вторые врата, и этот отрезок прошел я молча, не обращая своего взора на скользкие стены, которые дышали тяжелой мудростью.
Я оказался в подземном храме, залитом голубой водою, от ступеней, заканчивающихся за моей спиной и до другого конца этого зала, над водой, был натянут на канатах мост, по нему осторожно перешел я к третьим вратам. Это были врата, сделанные из мореного дуба, с коваными петлями и висящим кольцом, которое я поднял и повернул вправо. Скрипя ненавистью, дверь отворилась, и я вышел из пещеры — на берег озера. Читать далее «Вначале был рай»
арсений тарковский
И это снилось мне, и это снится мне,
И это мне еще когда-нибудь приснится,
И повторится все, и все довоплотится,
И вам приснится все, что видел я во сне.
Там, в стороне от нас, от мира в стороне
Волна идет вослед волне о берег биться,
А на волне звезда, и человек, и птица,
И явь, и сны, и смерть – волна вослед волне.
Не надо мне числа: я был, и есмь, и буду,
Жизнь – чудо из чудес, и на колени чуду
Один, как сирота, я сам себя кладу,
Один, среди зеркал – в ограде отражений
Морей и городов, лучащихся в чаду.
И мать в слезах берет ребенка на колени.