Windows по жизни

“Приложение “Дверь” совершило недопустимую операцию и будет закрыто. Вы не можете открыть дверь, потому что произошла ошибка входа-выхода.”

“В процессе стирки обнаружены новые системные компоненты “Пуговицы”. Освободите телефонную линию и вставьте диск “Установка пуговиц”….”Драйвер пуговиц не найден, компоненты “Пуговицы” будут удалены из системы”. …Невозможно сохранить чистое белье потому что не хватает свободного места в стиральной машине. Белье не может быть скопировано из машины в таз. Создать в тазу ссылку на грязное белье?”

“Холодильник не был корректно закрыт перед последним выключением питания. Произвести проверку содержимого холодильника? При проверке было найдено один или несколько испорченных продуктов. Сохранить их в отдельном отсеке? Восстановить испорченные продукты? Восстановление не удалось, продукты доступны только для просмотра”.

Ветер севера

Сыну посвящается
________________

Я – дерево, очень старое и насыщенное днями
Я уже видел сильные ветра и громы
А ты – маленький колышущийся листочек
Уверенный в себе, все знающий
Возьми с собой в дорогу припас, опыт мой
Не пренебрегай
Может быть, это все, что есть у меня
Ведь есть прекрасные дни, когда все цветет
И есть трудные часы, когда ничто не радует

Держись крепко, мой маленький листочек
Ибо не всегда на улице все ясно
И ветер штормовой, и буря ледяная
Помни и держись: я с тобой!
Держись крепко, мой маленький листочек.

И не всегда все правильно, все понятно
Жизнь это не зачетный урок, это скорее экзамен
Сейчас, листочек, все спокойно
Но издали сюда подходит тучка
Возьми с собой припас в дорогу, мое благословение
Чаша уже наполовину полна, помни всегда
И солнце к морю заходит,
Не волнуйся, завтра оно снова воссияет!

Держись крепко, мой маленький листочек
Ибо не всегда на улице все ясно
И ветер штормовой, и буря ледяная
Помни и держись: я с тобой!
Держись крепко, мой маленький листочек.

(еврейская песня)

В голых ветвях старого размашистого дерева вороньи гнезда, они зависли над мокрой землей, и кажется, вот-вот начнут падать. Дыхание осени, и дерево, до верхушки которого я не мог долезть даже в детстве, и спустя двадцать лет по-прежнему пугает меня. Тебя, которого я держу сейчас на руках — наверное, тоже. На улице промозгло и сыро, поэтому мы с тобой не пойдем сегодня на улицу скрипеть колесами желто-синего вездехода — коляски. Посмотри в окно, как листья обрываются, падают с дерева, обнажая безрадостные серо-коричневые остовы своего существования. Падают листья, но не гнезда.

На закате кончит моросить дождь, холодным блеском осветит серебром мокрое дерево солнце, и тогда каркающая стая ворон взлетит на свою вечернюю поверку, оглашая свое право на эту землю. Закончится еще один день.

Где-то там, за горизонтом, хорошо и радостно. Я знаю, где. Ты хватаешь ручонкой мои волосы. Я забыл. Ты тоже это знаешь…

Как странно, и как чудесно это место. Да, только ты пока не знаешь историю, которую я расскажу тебе когда-нибудь, а может быть — никогда.

Память согревает мое сердце. Что будет согревать твое сердце? Вот ведь что самое важное, сын. И в твою память должны войти люди, и ты должен испытать горечь потерь, отчаяние и ненависть к смерти, прежде чем… Моя история? — сейчас она для тебя — пустая фантазия, разговор ни о чем…. Так и должно быть. Тебе ведь всего пол года. Я опустил тебя на пол, ты немного прошел, а если честно, немного прополз, ударился, но не заплакал — молодец.

За окном пасмурно, и сейчас ты сидишь на полу, а точнее, лежишь, смотришь на меня, на окно и грустишь.

Я не возьму тебя на руки. Если я возьму тебя сейчас на руки — ты заплачешь.

Я тоже грустил, глядя на мокрую землю каждую осень, откуда мне было знать, что и она, черная и печальная, пахнет вечностью? Вот придет мама, и я смогу уйти туда, на улицу. Теперь я люблю ветер севера.

А ты прости меня. Ты уже знаешь, как хорошо там, где жизнь, но еще должен будешь узнать, как радостно, когда сходятся в одном месте начало ее и конец. Где соединяются они в один миг, соединяются в вечность.

ангелы

Последний дождь

Все, что есть у меня — любовь.
Мне дано было полюбить стаи пушистых облаков и синеву безоблачного неба; прозрачность и быстроту прохладной воды ручья и солнечные блики на поверхности лужи; воздух, с шумом врывающийся в распахивающиеся лёгкие во время быстрого бега; гладь скользкого молодого льда.

За тридцать две зимы и тридцать два лета я научился любить прикосновения к старому камню, заросшему зеленым мхом, тепло коры яблони в детском саду, расположенном по соседству с моим домом, простоту бабочки, порхающей под балконом и сложность шумного праздника в городском парке.
Научился любить прошлое, научился любить грядущее.
Научился любить перемены.

Я ставлю точку с уверенностью, что последует продолжение.
Я не боюсь умереть через минуту и даже раньше, поэтому ставлю точки как можно чаще, обрубая хвосты бессмыслию.

Все, что есть у меня — любовь.
И поэтому мне больно видеть в глазах другого: «Ненавижу тебя»!
Можно раскалить мозг до отчаяния, силясь понять: «Почему?». Ответа нет, видно время еще не пришло для ответа…

Кошки пьют молоко, сколько хотят, а птицы летят туда, где тепло. Только человек, который научился любить отблески солнца в глазах людей, спешащих на встречу, способен отомстить им всем… но если бы просто отомстить! Ненависть к тем, кто любит, вызывает мучения и страдания. Проще ненавидеть стаи пушистых облаков и синеву безоблачного неба, но любовь ненавидеть — то же, что резать собственные вены. Поэтому мне больно…

Тигр перегрызает горло как молния; но человек убивает не сразу. Выбрав из всех жертв самую чистую; выбрав из всех рук, которые держали его, самые теплые, он убивает медленно.
Возможно, любовь — это только случайность. Если мое богатство случайно, тогда и ненависть в глазах близкого — тоже.

Когда я шел по аллее любви, навстречу мне шли странники с сединами на висках, и они говорили: «Научиться любить — значит научиться ненавидеть». Но я шел дальше и спрашивал себя: неужели бескрайнее звездное небо над головою — это колыбель кошмара?

Поверив, что от любви до ненависти один шаг, я останавливаюсь над пропастью.
Когда любовь перемешена с болью, убить себя — первое, что приходит на ум. Но два одиноких ангела, белый и черный, мечутся над расщелиной, не пуская друг друга, отчаянно кричат чайки под грозовым облаком.

Я хочу услышать разговор последнего летнего ночного дождя с камнем, хочу, чтобы черная вода прошептала мне на ушко ответ, который я тщетно искал под солнечным небом и в голубом свете ночника.
Зачем любовь?
Почему ненависть?..
Ведь все что есть у меня — любовь.

К обрыву подходит девушка. Но ей не до меня. С опухшими красными глазами, она смыкает свои длинные ресницы и соскальзывает во тьму, оставляя на краю провалившуюся острым каблучком в трещинку белую туфельку. Кого она любила? Потом появляется мужчина с зонтиком. Просит у меня последнюю сигарету. Закуривает, делает несколько судорожных затяжек дымом, потом стреляет окурком в пропасть и вслед за окурком, не оставляя своего зонтика, делает шаг в неизвестное. Кто его разлюбил?

Когда начнется дождь… Что-то изменится, по закону природы, но не только… Просто я однажды представил, что каждая капля несет на землю свое особое, природное покаяние. А еще — дождь шепчет ответы, особенно тому, кто стоит на краю…
Я знаю, каким он будет — последний дождь. Все, что есть у меня и чего у меня нет — будет в каждой капле этого дождя.

Аркадий Духин. Выбираю — жизнь…

Аркадий Духин, певец, музыкант, автор песен, может служить показателем успеха в искусстве. Его имя стоит в одном ряду с такими знаменитостями, как Шломо Арци и Арик Айнштейн. Только он — «русский». Хотя мало кто из его израильских почитателей помнит об этом

Мне сказали, что Духин толстый, простой и без изысков. А он похудел на 27 килограммов. И собирается сбросить еще 20. Что еще добавить к его портрету? В двух мочках по серьге, и еще одна маленькая — в носу. Цветная рубаха под бежевым пиджаком. Колорит вроде израильский. Российское происхождение выдает только взгляд — совсем неместный. Читать далее «Аркадий Духин. Выбираю — жизнь…»

арсений тарковский

И это снилось мне, и это снится мне,

И это мне еще когда-нибудь приснится,

И повторится все, и все довоплотится,

И вам приснится все, что видел я во сне.

 

Там, в стороне от нас, от мира в стороне

Волна идет вослед волне о берег биться,

А на волне звезда, и человек, и птица,

И явь, и сны, и смерть – волна вослед волне.

 

Не надо мне числа: я был, и есмь, и буду,

Жизнь – чудо из чудес, и на колени чуду

Один, как сирота, я сам себя кладу,

Один, среди зеркал – в ограде отражений

Морей и городов, лучащихся в чаду.

И мать в слезах берет ребенка на колени.

Живота не щадящие

Сильно.
С уважением,
Тридцать Шесть   2004/09/10 06:28   

Присоединяюсь…
Антон Камский   2004/09/24 13:02
 

Очень реально…
Ева Лемге   2005/08/24 15:52   

Живота 
не щадящие

Алесь Красавин

Трое вошли в подъезд (один из них знал код двери); поднялись на площадку последнего этажа, где, в полутьме, было тепло и спокойно. Расположились на полу, и на свет Божий извлекся полупрозрачный пакет — он, шелестя нежно, развернулся, пристроенный между ног младшего, из него показались шприцы. И было молчание, и такое молчание троих ребят значило, что готовятся они к самому важному. И в этом всеобщем молчании вдруг раздался человеческий кашель. А потом из угла, противоположного тому, где сидели подростки, поползли шорохи.
Сначала встал Юрик и, подойдя, сказал через пару секунд спокойным голосом остальным:
— Бомж, сука, дрыхнет.
— Пусть сука, — раздался ответ Димона.
Юрик вернулся и уселся на прежнее место.
Но тут встал Малой — кличку такую парень получил в своем дворе лет с двенадцати, а всё оттого, что роста в нем было полтора метра. Малой подошел к бомжу, и долго стоял над ним, напряжено застыв.
— Ты чего? — спросил Димон через пару минут.
— Ничего — ответил Малой, не меняя позы.
— Статуй еб…ный, сюда иди! — это был голос Юрика.
— Здравствуй, Витенька, проходи, моя ягодка, я сейчас! — такими ласковыми словами встречала Малого бабушка — даже сейчас, когда Ягодка уже закончил школу и думал, что делать дальше. Бабушка, бабушка. Она одна его понимала и всегда была своему внуку рада. С бабушкой было всегда тепло, спокойно, и хотелось стать таким маленьким-маленьким, лечь с ней в кроватку, прижаться, и слушать ее истории. Зачем же только сказки? Бабушка рассказывала о дедушке, и о том, как жили раньше люди в деревне, из которой была она родом, и о танцах в соседней деревне. На танцах тех и познакомилась бабушка с дедушкой. У них родился сын, «Твой папа», всегда добавляла она. И про папу тоже рассказывала бабушка.

— Однажды, Витенька, твой папа, а было ему пять лет всего, принес в хату кошку пузатую, да она еще была и вшивая. Шерсть у неё свалялась клочьями, она прижималася к Мишаньке, пытаясь согреться, и совсем по-человечески кашляла.
Да, «совсем по-человечески кашляла» — именно так и рассказывала бабушка.
Учуяв чей-то интерес, а может, испытав на своем лице внимательный, сильный взгляд, бомж открыл глаза.
— Кошка жалобно так смотрела в глаза, просясь в тепло. А у нас жили две кошки. «Мишанька, куда же ты принес еще одну кошку, где же у нас в хате место для третьей будет?» — говорю ему. А он мне и отвечает: «Мамочка, у нее же детки будут. Они кушать попросят!». Вот такой был добрый ласковый мальчик твой папа, Витенька, — заключала бабушка.

Когда мама развелась с папой, Витя перестал общаться с отцом.
Отчима своего он тоже ненавидел.
Одна бабушка его понимала — не мама, а папина мама. Как странно.
— Малой, иди уколись, — позвал Димон.
— Подожди… — ответил Малой — …На, сука! — и ботинок Малого врезался в челюсть лежащего человека — …Получи, скот! — и вторая нога нанесла по лицу бомжа дополнительный удар, со всей силой, так что раздался хруст кости. Бомж пронзительно взвизгнул и захрипел, стал поднимать свою грязную руку-граблю, а ноги стал поджимать к себе.

Это было за месяц до того, как мама выгнала папу. Витенька тоже принес домой котенка. Он нашел его на остановке, маленькая мордочка так жалобна маукала и тянулась к нему, словно котенок узнал в Витеньке того самого мальчика, которому бабушка рассказывала про пузатую кошку и ее будущих детей-котят. Витя вместе с папой стал подкармливать котенка и лечить. И надо сказать, Витя в жизни за свои двенадцать лет не встречал такой признательности за добро. Ночью котенок лежал вместе с Витей в кровати, тихо мурлыча, положив свою голову рядом с ухом мальчика. Время от времени он трогал мочку уха своим мокрым носиком, часто-часто дыша туда, и то и дело принимался лизать. Витя лежал, замерев, с закрытыми глазами и боялся их открыть, чтобы Бог не увидел слез — хотя в комнате и было темно, Витя был уверен, и чувствовал даже, что на него кто-то смотрит сверху, а он стеснялся слез, ведь мальчики не плачут. Про Бога ему тоже рассказывала бабушка.

Когда на следующий день Витя пришел из школы, дома была мама. Она приехала из командировки.
— Здравствуй, Витя, — сказала она и поцеловала сына в лоб, а потом добавила:
— Скажи папе, что если он еще раз домой притащит в дом кота, а его выставлю за дверь вместе с ним!
Витя побежал в спальню. Закричал оттуда:
— Мама, где он?
— А ну перестать! Говорю сразу, прекратить этот зверинец у меня в доме!
— На, получи, гандон! — и третий беспощадный удар ногой бомж принял в живот.
— Э, бля, харэ мочить! — раздался голос Юрика.
Малой, наконец, отошел от тела.
— Пойдем отсюда, — сказал он.
— Тебе чо, бомж мешает? — спросил Димон.
— Пойдем, — уже с просьбой в голосе и какой-то жалостью повторил Малой. — Пойдем, а то я его убью…
Димон встал. Юрик тоже поднялся, нехотя. Стали спускаться. И у самой двери вдруг спросили, почти одновременно:
— А кто это был?.. Ты знаешь его?..
— Отец, — тихо ответил он.

Алые паруса Александра Грина

23 августа исполняется 125 лет со дня рождения А.С.Грина (литературный псевдоним Александра Степановича Гриневского). Было время, когда его проза была почти не востребована или вовсе ошельмована, были годы, когда имя Грина гремело по всей стране и даже отзывалось своего рода оппозиционностью. Государство зарабатывало на Грине несметные деньги, юные комсомольцы объединялись в клубы «Алые паруса» и пели песни про Лисс и Зурбаган; в Старом Крыму жила вдова писателя Нина Николаевна, к которой приходили каждое лето тысячи поклонников Грина от пионеров до архиереев, а ей не на что было отремонтировать крышу. Ныне страсти вокруг Грина поутихли, «Алые паруса» вышли из моды, Крым больше не наша земля, и только остатки армии энтузиастов играют по Интернету в Гринландию, видя в Грине русского Толкиена и создателя отечественного «фэнтези». Есть в этом забвении глубокая несправедливость, рифмующаяся, впрочем, с судьбой самого Александра Грина.

«Я к ним равнодушен», – сказал он о большевиках перед смертью исповедовавшему его священнику, и в этой гениальной фомулировке с ним не может сравниться никто. Большевиков любили, проклинали, воспевали, ненавидели, льстили, презирали. Но равнодушен к ним был он один, и по иронии судьбы именно он стал символом последнего советского романтизма.