R.I.P.

— Принесите воды, — резким тоном молвила фельдшер, которая констатировала смерть и старательно записала данные, чтобы выдать справку на получение свидетельства о смерти и материальной помощи на похороны семье, потерявшей кормильца.
Пускай мама берет справку.
— Я пойду принесу.

На кухне искали чистую посудину, упал графин, но не разбился. Отчаянно кинулась тень с кастрюлею в сторону умывальника, отвернула краны, но из трубы только воздух вышел немного. И все. Отключили воду. Это значит, не заметили времени, не заметили, что было больше полуночи, а воду закрывают примерно в 24 часа, это значит, без свечки ходить опасно.
Дальше — затмение.

Падая на пол, задев головою дверцу пустого холодильника, наступил обморок, он наступил на горло, осмотрелся и быстренько на цыпочках побежал вверх, в голову, в мозг.
Приснилась в белом облаке пачка таблеток. Таблетки лежали на столе возле кровати отца. И вздумалось же смотреть и смотреть на них, на целую почти пачку, смотреть и думать, что это за облако, и как бы белые кружки порошка принять все целиком, решаясь умереть. Помнится их вкус — они были горькие, пришлось глотать через большую силу, и не было даже воды, чтобы их запить… Потом стала кружиться голова, и быстро наступало бессилие, пол ушел под воду и поплыл под ногами. А вот в последний момент кто-то подхватил… А потом — мама.
Это она вызвала врачей, которые промыли желудок, а теперь сидела у кровати, осторожно перебирая волосы своей кровинушки, и тихо плакала. Было больно и стыдно за глупость с таблетками; стыдно за позор близким людям и больно за неудачу, за несостоявшееся решение. Это хуже, чем позорный список жильцов-неплательщиков за электричество.
А почему же душеньке умирать было надо? Постойте-ка. Дайте вспомнить. Из-за оценок? Смешно даже.

Однако уж нашатырный спирт ударил со всей силой и вышиб из головы обморок, который случился совсем не ко времени.
— Два трупа мне еще не хватало! — зло сказала фельдшер, хотя и с жалостью смотрели ее глаза на тельце девчушечки.

— Ну, ничего страшного. Тихонько отведите в постель, пусть поспит, — обратилась она к маме.
— Нет, что же вы, не хочу я, не хочу спать, — встрепенулись плечи девочки. А яблочки снова закатились, только теперь это снова были слезы. Снова папа. Показалось, что он стоит в дверях на кухню, в белой майке навыпуск и говорит: «Суп готов?».

А сейчас мама ему ответит: «Иди, иди смотри свой телевизор, проголодался, лежебока». Так было всегда, сколько помнится с самого-самого детства, только в последние три года, после инфаркта, отец перестал ходить на кухню, он только мог лежать.
Ну что же это, почему мама ничего не отвечает? Опять как-то странно заболело. Девочка тихо приближалась к отцу, в то время как он уплывал в коридор и таял. Он отдалялся, он уходил. В рай или ад, непонятно, ведь нельзя усмотреть, как душа живая кается. Душа ускользала, говоря на прощание о том, что и рай, и ад начинаются уже здесь. Только умершие здесь не чувствуют ничего, пока не воскреснут для вечного страдания: Снова падение. Боль. Снова свет.

Высоко в небе ярко светит солнце. Лучи пробивают листву берез. Березы ведут хоровод, кружат вокруг и вдруг расступаются.

Поляна. Отец собирает ягоды на ней. И говорит: «Не бойся. Смерть — это только начало. Хочешь, я напишу про тебя историю? Это история с веселыми глазами детства. Тебе четыре годика. Или пять. Ну ладно, неважно. Начну так: «История началась летом, когда у кромки бетонной плиты трава вежливо разрешила краснеть землянике». Садись-ка на этот камень. Ешь ягоды. Жди меня. Я пошел».

Вот так, просто и легко.
Сказал просто ждать.
Сказал и ушел.