Авторский раздел
Татьяны Удодовой
Садовник из желтого дома
Адрес двора: Социалистическая, 85
Николай Трофимович живет в доме с 1963 года. Басней про прошлое не рассказывал. Только про свой цветник. Про лилии, бархатцы, розы. Раньше у него еще рос виноград, но потом надоели поедатели ягод. Все для своего сада соорудил своими голыми руками. Ждет соседей, которые станут его цветочными единомышленниками. Приглашал приехать еще через три недели :)
Из серии «Бобруйские дворики»
Двор на Социалистической, 85. Фото: Татьяна Удодова
Из серии «Бобруйские дворики»
Двор на Социалистической, 85. Фото: Татьяна Удодова
Из серии «Бобруйские дворики»
Двор на Социалистической, 85. Фото: Татьяна Удодова
Из серии «Бобруйские дворики»
Двор на Социалистической, 85. Фото: Татьяна Удодова
Из серии «Бобруйские дворики»
Двор на Социалистической, 85. Фото: Татьяна Удодова
Из серии «Бобруйские дворики»
Двор на Социалистической, 85. Фото: Татьяна Удодова
Из серии «Бобруйские дворики»
Двор на Социалистической, 85. Фото: Татьяна Удодова
Из серии «Бобруйские дворики»
Двор на Социалистической, 85. Фото: Татьяна Удодова
Из серии «Бобруйские дворики»
Двор на Социалистической, 85. Фото: Татьяна Удодова
Из серии «Бобруйские дворики»
Двор на Социалистической, 85. Фото: Татьяна Удодова
Из серии «Бобруйские дворики»
Двор на Социалистической, 85. Фото: Татьяна Удодова
Из серии «Бобруйские дворики»
Двор на Социалистической, 85. Фото: Татьяна Удодова
Из серии «Бобруйские дворики»
Двор на Социалистической, 85. Фото: Татьяна Удодова
Из серии «Бобруйские дворики»
Двор на Социалистической, 85. Фото: Татьяна Удодова
Из серии «Бобруйские дворики»
Двор на Социалистической, 85. Фото: Татьяна Удодова
Серия фото Татьяны Удодовой по мотивам психоделических текстов Алеся Красавина
Нажмите на фото для перехода к полному содержанию рассказа
Старый склеп
Мне было лет двенадцать или тринадцать, когда произошла эта удивительная история.
Я пошел на кладбище — один — и залез в полуразрушенный склеп. Почему-то я верил, что совершу тем самым некий подвиг, важный для укрепления моего духа, чтобы потом уже совершенно бесстрашно дать сдачи одному врагу, живущему в соседнем дворе. Старый склеп находился в центре кладбища, вокруг него, поросшего мхом, разросся кустарник, а несколько высоких сосен смыкались над ним своими куполами, так что даже в солнечный день здесь царил полумрак. И было тихо, тихо.
Глубоко вдохнув, я полез под кустом к зияющей черной дыре входа и перевел дыхание только когда оказался внутри запущенной гробницы.
Ну вот я и внутри…
— Ты хочешь спросить, что я тут делаю? Прячусь. Ты не бойся. Раз уж залез…
Я замер, ни жив, не мертв. Внутри было совершенно темно; я боялся пошевельнуться и наверняка в моих глазах застыл ужас, пока охрипший голос продолжал:
— Да не бойся ты, от злых людей прячусь. А ты хороший мальчик. Иди сюда... Подойди ко мне. Помоги выпутаться…
И вот мои глаза различили некие проблески, похожие на светящиеся нити паутины. Там, в углу, наверное, в двух-трех метрах от меня колыхалась очень странная, большая паутина. Паутина.
— Это не паутина. Это остатки человеческого яйца, — сказал голос.
Я пошел на кладбище — один — и залез в полуразрушенный склеп. Почему-то я верил, что совершу тем самым некий подвиг, важный для укрепления моего духа, чтобы потом уже совершенно бесстрашно дать сдачи одному врагу, живущему в соседнем дворе. Старый склеп находился в центре кладбища, вокруг него, поросшего мхом, разросся кустарник, а несколько высоких сосен смыкались над ним своими куполами, так что даже в солнечный день здесь царил полумрак. И было тихо, тихо.
Глубоко вдохнув, я полез под кустом к зияющей черной дыре входа и перевел дыхание только когда оказался внутри запущенной гробницы.
Ну вот я и внутри…
— Ты хочешь спросить, что я тут делаю? Прячусь. Ты не бойся. Раз уж залез…
Я замер, ни жив, не мертв. Внутри было совершенно темно; я боялся пошевельнуться и наверняка в моих глазах застыл ужас, пока охрипший голос продолжал:
— Да не бойся ты, от злых людей прячусь. А ты хороший мальчик. Иди сюда... Подойди ко мне. Помоги выпутаться…
И вот мои глаза различили некие проблески, похожие на светящиеся нити паутины. Там, в углу, наверное, в двух-трех метрах от меня колыхалась очень странная, большая паутина. Паутина.
— Это не паутина. Это остатки человеческого яйца, — сказал голос.
Окно
Луна сидела на подоконнике, скрестив ноги по-турецки, прижимаясь спиной к косяку оконной рамы. Ответ прозвучал тихо и торжественно, взгляд был холодным и серьезным. Только она знала: стоит сомкнуть ей веки, и тонкая кожа сразу ощутит свет улыбки.
— У меня болят глаза, когда ты улыбаешься и смотришь на меня во сне, — сказала она.
— Я люблю твой голос. Когда ты говоришь, а глаза твои закрыты, твой голос становится важным, имеющим значение, и даже дыхание твое сообщает мне последнюю истину. Поэтому я улыбаюсь.
— Я тоже улыбаюсь. От твоих слов. Ты видишь.
— Да.
Она закрыла глаза.
— Скажи мне, почему мир не таков, каким кажется?
— Какой мир?
— Мой мир.
— Видимо, твой мир ошибка. В твоем мире параллели сходятся и начинают пожирать друг друга; развилины дорог исчезают в черных туннелях, а потом выныривают на свет на другом конце земли, там, где их не ждали. Окружности и спирали уродуют лица людей.
— Так значит, есть другой мир?
— Возможно. Это зависит от того, как сильно ты хочешь в него попасть.
— И как же там с параллелями?
— Никак. Туда не проникает ни солнце, ни ветер, ни дождь, ни пыль. Там нет теней. Там нет дорог.
— У меня болят глаза, когда ты улыбаешься и смотришь на меня во сне, — сказала она.
— Я люблю твой голос. Когда ты говоришь, а глаза твои закрыты, твой голос становится важным, имеющим значение, и даже дыхание твое сообщает мне последнюю истину. Поэтому я улыбаюсь.
— Я тоже улыбаюсь. От твоих слов. Ты видишь.
— Да.
Она закрыла глаза.
— Скажи мне, почему мир не таков, каким кажется?
— Какой мир?
— Мой мир.
— Видимо, твой мир ошибка. В твоем мире параллели сходятся и начинают пожирать друг друга; развилины дорог исчезают в черных туннелях, а потом выныривают на свет на другом конце земли, там, где их не ждали. Окружности и спирали уродуют лица людей.
— Так значит, есть другой мир?
— Возможно. Это зависит от того, как сильно ты хочешь в него попасть.
— И как же там с параллелями?
— Никак. Туда не проникает ни солнце, ни ветер, ни дождь, ни пыль. Там нет теней. Там нет дорог.
→ Бобруйские дворики
→ Все фотоальбомы → Inside → Мир иной
→ Весь Бобруйск → Блог автора
Здравствуйте Татьяна!
Огромное спасибо Вам и Алесю за заметку и фотоальбом двора на Чонгарской, 79. Не могу выразить всех чувств, что я испытал увидев эти фотографии. Конечно грустно видеть, во что превратился дом, в котором я родился и вырос, но я рад, что он существует о его кто-то восстанавливает. Не осталось следа от палисадника и от куста сирени, все заросло травой…
Последний раз я был в этом доме в марте 1990 года… Иногда он мне снится, иногда стоит пустым и мертвым, а иногда там горит свет и передвигаются какие-то тени.
Сегодня я как будто снова прикоснулся к руками к этим стенам!
Дай бог, еще когда-нибудь прикоснусь наяву!
Стареет город, обрастает как дерево годичными кольцами. Уже почти не осталось старых лип, крепостных аллей, но еще местами стоят дубы и столетние бараки с крышечками и палисадниками…
Возле этого дуба стоял деревянный частный дом. Этот дом снесли когда начали строить парковочную площадку после завершения строительства нового корпуса роддома. Получается не так давно. А дуб слава богу оставили, даже забор пришлось обходить вокруг дуба. Теперь я уверен, что стоять ему ещё ну очень долго. Любоваться им будут наши внуки и правнуки…
Еще добавлю, что в этом деревянном доме, который стоял рядом с дубом, до войны жил Герой Советского Союза летчик Борис Ковзан. Он учился в школе вместе с братом моей тещи, которого звали Евгений Александрович Иванов. Вот таких уважаемых людей повидал этот дуб.
Но самое интересное, со слов покойного папы моей двоюродной сестры Маргариты, на месте нового здания роддома, находился сад, а недалеко от дуба был дом, где проживал комендант бобруйской крепости. На месте бараков, где проживала Маргарита со своими родственникам, со стороны ул. Ленина, находились конюшни. К сожалению, так и не успел я подробнее расспросить о всём этом. Но отлично помню и бараки эти, где ребенком был в гостях у моих родственников, и дуб, и дом, который стоял рядом.