Дмитрию Растаеву – 40!

Поэт Дмитрий Растаев отметил сегодня свой 40-летний юбилей! Бобруйск был бы невозможен, если бы здесь не рождались такие крылатые люди!

СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ

* * *
Влюбленным нужны не люди,
а здания и предметы:
влюбленные рубят ветки
и строят шалаш у речки,
заводят себе ребенка,
разводят костер до неба,
и долго сидят, уткнувшись
носами в кипящий воздух.
Сидят и не ждут известий
из стаи людской,
где столько
бессмысленности и скуки —
влюбленным нужны не люди.
Что им в этих двуруких —
пусть иногда великих,
но в основном ничтожных —
сложных,
натужных,
лишних?
В жизни ведь все так просто:
хижина,
дети,
звезды,
чье-то дыханье: «Милый…»
Люди, шагайте мимо!


* * *
Потому, что по крови я всё же крылатый цыган,
Но с годами моё оперенье всё жиже и жиже,
Подтяни мне равнины поближе к уставшим ногам,
Ледяные стремнины — к устам пересохшим поближе.

Чтобы сердце трещало от рвущихся внутрь ветров —
Как отвыкло оно от нашествий подобного плана! —
Чтобы робкое пламя мятежных когда-то костров
Всколыхнулось, забилось в моих близоруких капканах.

Этот вьющийся табор, кочующий этот собор
Я настигну повсюду, по следу пойду без оглядки,
Мне бы только однажды почувствовать кожей простор,
В обжигающий пепел вонзить обнаженные пятки,

Каждым нервом нащупать священной цыганщины код:
«Всё во Мне и во Всём Я — и нет между нами разлога,
Нет ни жизни, ни смерти — есть только движенье вперёд
По запутанным нитям в руках вездесущего Бога…»

* * *
Хороните своих мертвецов молодыми.
Ибо камни поют, а распятия плачут.
В нарастающем сумраке бродят олени,
Задевая рогами за гроздья созвездий.
В это время и воздух мне кажется ветхим,
И фасады домов ужимаются вдвое.
Вдвое больше зима производит бумаги,
На которой никто не напишет: “…ad crucem”*

Дорогая, я знаю, ты жаждешь событий.
Но любовь и война не приемлят условий.
Ностальгический спирт улетучится в вечность –
Чем тогда я прижгу свою выскочку-память?
Наша пленная плоть,
вплоть до перечней птичьих,
Не откажет себе в удовольствии клинча,
Ибо больше никто не вернется с победой
Ни в Эдем,
ни в Гаммельн,
ни в зрачок изумрудный.

Разве только что сдвиг атлантической складки,
Разве только что звезд повивальное эхо
Нас заставят еще баловать перед строем.
Еще беличий хвост разразится искусством!
Поднимаешь глаза, чтобы взять это небо,
На ладонь посадить, дать отборной пшеницы,
Холить,
нежить,
люлить,
называть неизбежным…
Ну, а небо все выше,
все чище,
все дальше…

_____________
* “Ibis ad crusem” (“Приговорен к распятию”) – с этими словами Понтий Пилат обратился ко Христу во время шестой пытки, после чего вышел на лифостротон и умыл руки.

* * *

Помнишь, нас учили быть птицами?
Ах, не отворачивай голову!
Птицами с волшебными лицами:
Чистыми, высокими, гордыми.

Птицами, летящими за море,
Чтобы обернуться и – заново.
В клювиках созвездия спицами.
Помнишь, нас учили быть птицами?

Помнишь, нас учили жить с песнями?
Как нам не сиделось за партами!
Мы бежали в рай, где под лестницей
Ерзалась струна конопатая.

И не знали мы, черти скрытные,
Трогая ресницы ресницами,
Что уже тогда были с крыльями.
Помнишь, нас учили быть птицами?

Помнишь… Ты забыть не всесильная.
Встанешь у окна черной веткою:
Страшно во дворе ночью зимнею,
И король дрожит над соседкою.

Ляжем же вдвоем!..
И не спится нам.
Есть и спирт, и срок, да не к случаю.
Помнишь, нас учили быть птицами?
Господи, зачем они мучались?

А где у кошки крылья спрятаны?

Меня уже давно никто не гладит,
Не чешет ни за ушком, ни живот.
Какого же, скажите, sorry ради
Такое существо еще живёт?

Хозяин мой — бессовестная сука.
Но ждет его судебная скамья.
А я себя продам за миску супа,
А я сломаюсь заживо,
А я…

Я кошка в радикальном варианте,
Мне некому мурлыкаться в жилет.
Есть только валерьянка на серванте –
Опять сожрали мыши “Кити-Кэт”.

Но как-нибудь и я рвану на крышу,
Воспользуюсь запретнейшим из прав.
Все люди умирают — тише, тише…
А кошки улетают — мяу, мяу…

* * *
Ах, как ветрено в раю, что под тучами!
Не наклеили б мехов, околели бы.
Вот и ты готовишь шерсть поколючее,
Поколение мое, поколение.

Не заброшены пока книжки-крылышки,
Что-то помнится еще, что-то ищется.
Но во рту уже торчит говор рыночный,
И на десять королев – тыща нищенок.

Не увенчаны ни счастьем, ни славою.
Что ж, сверчковым-то шестком переколоты
Худо-бедно, но гордимся державою,
Что не даст нам приподнять наши головы?

Не по Библии в костер, так по Ленину.
Но, и вникнув, что к чему приморожено,
Бесполезно воевать с мавзолеями –
Есть плохие палачи, есть хорошие.

Так что жизнь она и впрямь штука тонкая:
Эти лбом ее возьмут, те – коленями.
И не ты ей ремонтер, мое звонкое,
Сероглазое мое поколение!

Дмитрию Растаеву – 40!: 1 комментарий

Обсуждение закрыто.