Перед вами — краткая биография Эфрима Севелы, рассказанная им самим. Читать далее «Эфраим Севела: три четверти жизни»
Последняя тайна писателя Эфраима Севелы
О знаменитом авторе, сценаристе и режиссере родом из Бобруйска корреспондент Sputnik Игорь Козлов поговорил с Валерием Алексеевым – сегодня практически единственным бобруйчанином, который был знаком с ним лично.
Фима с Инвалидной улицы
Бобруйск таки кладезь талантов! И ни один шлимазл — как сказал бы коренной уроженец здешней Инвалидной улицы — с данным утверждением не осмелится спорить. Правда, уже много лет на бобруйской карте вы не найдете этого названия: Инвалидная переименована в Энгельса, а ее легендарных жителей давно нет на белом свете. Однако о них помнят и их любят: коммуниста Симху Кавалерчика, шустрого Берэлэ Маца, предприимчивого Нэяха Марголина…
Существовали ли они в реальности? Уверена, что да. По крайней мере, увековечивший их в цикле новелл «Легенды Инвалидной улицы» Эфраим Севела — известный во всем мире писатель, режиссер и сценарист — никогда в творчестве не очерчивал границ, где кончается вымысел и начинается его собственная жизнь.
Вот уже 7 лет нет с нами Эфраима Севелы… Известного бобруйского писателя вспоминает областная «Днепровская неделя» . Читать далее «Фима с Инвалидной улицы»
Эфраим Севела. Последняя встреча
Живой классик. Величайший рассказчик. Его книги, лиричные и жестокие, саркастические и щемящие душу, выдержали 300 изданий и завоевали сердца читателей во всем мире.
Наиболее известные повести — «Почему нет рая на земле», «Моня Цацкес — знаменосец», «Зуб мудрости», «Одесса-мама», «Попугай, говорящий на идиш», «Остановите самолет — я слезу», «Мраморные ступени» — выходят в одной серии с произведениями Набокова и Розанова. Хотя прежде всего вспоминаются его знаменитые «Легенды Инвалидной улицы». Книга-исповедь, книга, сама ставшая легендой, вместе с ее автором. Читать далее «Эфраим Севела. Последняя встреча»
Открытие памятника Эфраиму Севеле в Бобруйске
Жаркий вечер 30 июня 2016 года. Я стою перед закрытым полотном памятником Эфраиму Севеле на площадке у кинотеатра «Товарищ». Открытие памятника будет завтра, 1 июля, в день деноминации белорусского рубля. Хотя планировалось 29 июня, в День города…
Автор скульптуры — Иван Данильченко. Первоначально писателя и режиссера предлагалось изобразить стоящим рядом с видеокамерой, на которой сидит попугай — отсылка к фильму «Попугай, говорящий на идиш». Во втором варианте камеру заменили на развернутый свиток у ног, который держат два голубя. В окончательном варианте Эфраим Севела держит в руках свиток с цитатой из своего произведения, а рядом с ним — кинокамера.
Эфраим Севела — настоящее имя Ефим Драбкин — родился в Бобруйске 8 марта 1928 года. Автор произведений: «Легенды Инвалидной улицы», «Остановите самолет — я слезу», «Почему нет рая на Земле», «Зуб мудрости» и других. В годы Великой Отечественной был сыном полка противотанковой артиллерии резерва Ставки Верховного Главнокомандования, дошел до Германии, награжден медалью «За отвагу». После войны, окончив журфак БГУ, работал журналистом в Литве. Жил в Израиле, Америке, России. Умер в 2010 году, похоронен в Москве.
1 июня. Торжественная церемония открытия памятника
На торжественное открытие памятника пришло и даже съехалось немало бобруйчан, настоящих и бывших (если таковые бывают). В том числе, и те, благодаря которым память нашего знаменитого во всем мире земляка на родной земле оказалась увековечена. Среди них — Геннадий Рабкин, который является одним из меценатов проекта. Более 20-ти лет он живет в США, однако с теплотой вспоминает город детства и родную школу № 19, в которой когда-то учился. Идея эта пришла в голову ему и двум его одноклассникам — известному бобруйскому предпринимателю Александру Преснецову и еще одному американцу Феликсу Цупруну. Все трое являются спонсорами этого проекта, а Преснецов — еще и движущей силой.
Так была увековечена память о великом бобруйчанине.
20 августа 2010 года
В день смерти писателя, я прошел по улице, где он рос. По Инвалидной улице, ныне улице Энгельса. По улице Севелы. Эта улица находится в старом Бобруйске. Она не очень длинная, но сложная: кривая, бесформенная. Заброшенные дома соседствует здесь с дорогими трехэтажными особняками, а хороший асфальт через три дома сменяется брусчаткой, уложенной еще до революции. Улица начинается с развилки и заканчивается тупиком. И тем не менее, именно эта улица сделала Севелу бессмертным.
Здесь был Севела
Наедине с Легендой
«Писатель небольшого народа, он разговаривает со своим читателем-соплеменником с той строгостью, взыскательностью и… любовью, какие может себе позволить лишь писатель очень большого народа».
Немецкая газета «Аахенер Фолькс Цайтунг» о творчестве Эфраима Севелы.
***
Бобруйск, июнь 1999 года.
Прогуливаясь меж стеллажей с книгами в магазине «Мысль», я остановился у полки в самом углу, у окна. От пола и до самого верха — обложки с классиками и современниками, но я смотрел только на одну: «Эфраим Севела. Легенды Инвалидной улицы». Книга тихо и скромно улыбалась мне. Она приютилась на полке где-то в самом внизу, словно скрываясь от снующих туда-сюда покупателей, детей (а в магазине «Мысль» всегда много именно детей), и теперь была рада, что кто-то принял эту игру «в прятки» — таки нашел!
Говорят, у каждой книги своя судьба, своя история. Не правда. Что за судьба была у большинства книг «советского периода»? — изданные миллионными тиражами для «самой читающей нации в мире», они были легко отправлены в утиль, освобождая место новым поколениям изданий — «романов для дам», триллеров «для настоящих мужчин» и прочей чепухе, о которой, смею уверить вас, еще через двадцать лет и не вспомнят. Это не судьба. Это выполненная задача.
…задачи легко решает робот. К примеру, известен робот, носящий имя Литературный Негр. Судьба же — удел живых существ. А живым существам свойственно, — если они, конечно, действительно живые существа, а не думают лишь о том, что они живут, — так вот, таким существам свойственно отказываться выполнять задачи (поставленные кем бы то ни было). А еще таким существам обязательно сопутствует их собственная легенда.
Быть может, когда-нибудь будет издана книга: «Легенды о «Легендах Инвалидной улицы». Я бы, во всяком случае, хотел этого, очень. Ведь вы только представьте: КНИГА, наличие которой уже легенда для нашего «бедного» провинциального города; ПИСАТЕЛЬ с мировым именем, о существовании которого лишь смутно догадывается большинство нынешних местных плодоносящих графоманов.
Живой классик. Величайший рассказчик. Его книги, лиричные и жестокие, саркастические и щемящие душу, выдержали 300 изданий и завоевали сердца читателей во всем мире. Наиболее известные повести — «Почему нет рая на земле», «Моня Цацкес — знаменосец», «Зуб мудрости», «Одесса-мама», «Попугай, говорящий на идиш», «Остановите самолет — я слезу», «Мраморные ступени» — выходят в одной серии с произведениями Набокова и Розанова. Хотя прежде всего вспоминаются его знаменитые «Легенды Инвалидной улицы». Книга-исповедь, книга, сама ставшая легендой, вместе с ее автором. Читать далее «Наедине с Легендой»
Здесь был Севела
20 августа 2010 года, в день смерти писателя, я прошел по улице, где он рос. По Инвалидной улице, ныне улице Энгельса. По улице Севелы.
Эта улица находится в старом Бобруйске. Она не очень длинная, но сложная: кривая, бесформенная. Заброшенные дома соседствует здесь с дорогими трехэтажными особняками, а хороший асфальт через три дома сменяется брусчаткой, уложенной еще до революции. Улица начинается с развилки и заканчивается тупиком. И тем не менее, именно эта улица сделала Севелу бессмертным.
Севела. Сегодня
В гостях у Эфраима Севелы побывал Валера Алексеев.
А накануне мы с Валерой до полуночи потушествовали по Инвалидной улице в поиске Камня. Он рассказывал мне Легенды Севелы, а я ему показывал неприметные тропинки и закаулочки, вспоминая детские приключения.
Секретный дом на Инвалидной. Готов поспорить, никто не знает, что это, где это и кто там.
Земля жаждет чуда
(отрывок из третьей новеллы Эфраима Севелы к сценарию кинофильма «Колыбельная»)
Публикуется по: Э. Севела. Собрание сочинений, том 6. Издательство «Грамма», Москва, 1997 г.
Лес. Ночь.
Белесые облака, как месиво паутины. Как космы старушечьих волос. Бегут, тянутся, извиваясь и тая. И сквозь них проступает неясный болезненный свет.
Призрачный свет озаряет дремучий лес. От исполинских сосен черные тени пиками ложатся на большую поляну. Девственный дерн. Мягкий слой истлевающих игл.
И как рана, как страшная язва — глубокая яма, свежевырытая траншея через всю поляну с желтым бугром песка по краю. Лунный свет режет черной тенью золотую стенку ямы.
Тихо. До звона в ушах. Этот звон нарастает до рокотов моторов, и в библейский покой врывается рев тяжелых автомобилей.
При свете луны как из небытия выплывают на поляну грузовики с кузовами, полными людей, как сельдей в бочке.
Рвутся с поводков у солдат бешеные сторожевые псы. Подгоняемые солдатами, люди спрыгивают с кузовов на землю. Большие люди и маленькие. Женщины и мужчины. Дети.
Мы не видим их лиц. Мы видим силуэты. Вот они уже выстроены у края рва, спиной к пропасти – неровная цепочка темных силуэтов. Большие и маленькие.
Древние, как патриархи, старцы и несмышленые малыши.
А напротив, у подножия могучего дуба, тоже силуэты – солдаты, устанавливающие пулемет, деловитo заправляющие магазин бесконечной патронной лентой. И силуэты сторожевых псов, нервно поскуливающих и облизывающихся в предвкушении крови.
Только собачий вой и слышен. Люди же молчат. Молчат палачи – они заняты установкой пулемета. Молчат темные силуэты у края рва. Их участь – ждать.
Солдаты легли за пулемет, и его ребристый ствол с прицельной планкой плотоядно поплыл по безликим силуэтам, большим и маленьким, как по мишеням в тире, выбирая, с кого бы начать, в кого первого плюнуть огнем.
В узкой прорези прицела, как в тесной рамке, возникают и исчезают не люди, а призраки. А ребристый ствол все движется, пресыщенно выбирая, облюбовывая, на ком бы остановиться, в кого бы метнуть смертельный кусочек свинца из первого патрона длинной ленты, свисающей до земли.
И замер, найдя. Черное отверстие дула застыло на силуэте женщины с младенцем на руках. Знакомом до боли силуэте.
В прорези прицела стояла ОНА. Богоматерь. Мадонна. Рожденная кистью Рафаэля.
И уже не силуэт, а всю ее видим, озаренную светом изнутри. И это юное прелестное лицо, и эту неповторимую улыбку, обращенную к младенцу на ее руках.
Сикстинская мадонна стоит перед пулеметом. Но, в отличие от той, библейской, она мать не одного, а двоих детей. Старший ребенок – мальчик, лет десяти, кудрявый и черноволосый, с глазами, как вишни, и оттопыренными ушами, ухватился за юбку матери и недоуменно глядит на пулемет.
Стоит такая гнетущая, зловещая тишина, что хочется закричать, завыть.
Словно замер весь мир, остановилось сердце вселенной. И вдруг в этой жуткой тишине неожиданно послышался тихий плач ребенка.
На руках у мадонны заплакало дитя. Земным, обычным плачем. И таким неуместным здесь, у края могилы, перед черным отверстием пулеметного дула.
Мадонна склонила лицо к нему, качнула дитя на руках и тихо запела ему колыбельную.
Древнюю, как мир,еврейскую колыбельную, больше похожую на молитву, чем на песенку, и обращенную не дитяти, а богу.
Про беленькую козочку, которая стоит под колыбелью у мальчика.
Про беленькую козочку, которая пойдет на ярмарку и принесет оттуда мальчику гостинцы: изюм и миндаль.
И утихло дитя на руках у мадонны.
А колыбельная не умолкла. Рвется к небу, как мольба, как вопль. Уже не одна мадонна, а десятки, сотни женских голосов подхватили песню. Вступили мужские голоса.
Метнула в небо мольбу вся цепь людей, больших и малых, расставленных у края могилы, и заметался, забился под луной их предсмертный крик, захлебнувшись в сухом неумолимом стуке пулемета.
Отстучал пулемет. Умолк, насытившись. Нет у края рва ни одного человека. Нет и самого рва. Он наспех засыпан. И через всю поляну, из конца в конец по девственному дерну тянется, как шрам, желтая песчаная полоса.
Ушли, пристыженно гудя моторами, крытые грузовики.
У подножия дуба уже нет пулемета. Лишь горки пустых стреляных гильз отливают латунью в лунном свете.
Только эхо колыбельной перекликается в лесу, мечется среди оцепеневших от ужаса сосен.
Луна глядит на поляну, на желтый песчаный рубец. Золотится песок, шевелится, словно дышит, вздыхает от горя.
Нет, это не привиделось.
Песок вздрогнул, осыпаясь, и из могилы показалась голова. Черная кудрявая голова мальчика с оттопыренными по-детски ушами. Это старший сын мадонны.
Он уцелел,прикрытый телом матери. И вылез с того света, из черного мрака, из груды мертвых тел. Он стоит на желтом песке и черными, как вишни, глазами смотрит на этот свет. На луну. На дремучий лес кругом. И мальчику становится страшно, как стало бы страшно любому его сверстнику, очутись он ночью один в лесу.
Впереди шевельнулась тень. Из-за могучего дуба, оскользаясь по стреляным гильзам, вышел католический ксендз в черной сутане. Старый, как дедушка из сказки. С глубокими морщинами на бритом лице. И печальными, все понимающими глазами.
Он подошел, задыхаясь, к желтой полосе песка и стал перед мальчиком.
Мальчик молчал и смотрел в его старые глаза.
Мальчик: – Я хочу жить.
Ксендз (тяжело вздохнув): – При одном условии.
Мальчик: – Каком?
Ксендз: – Это последние слова, что ты произнес. Ты – немой. Ты не умеешь говорить. И тогда, возможно, останешься жив.
…Популярно мнение, что проза Эфраима Севелы предназначена для чтения в электричках. Причем, люди говорят это как комплимент, имея в виду простоту изложения, “неакадемичность” автора. Такая же проза Алеся Адамовича… Оба писателя – и Эфраим Севела, и Алесь Адамович – рождены бобруйской землей. Здесь в крови умение говорить просто о сложном. Так просто, что после нам больше нечего сказать. Остается лишь молчать или нервно рассмеяться. Эфраим Севела, как мне кажется, продолжает путь своего великого предшественника. Писатель, который в годы СССР записывал “Разговор умершего бога с проституткой”, не мог стать “академичным”… Несерьезный писатель. Только в сердце после на долгие годы занозой остаются проклятые вопросы без ответа. Лучше не задавать их, лучше умиляться простотой изложения.
Лучше просто молчать. Ведь любовь начинается с этого.
Эфраим Севела
А все-таки, не за что не променяю улицу, где я живу с самого рождения! Казалось бы, совершено неприметная улочка. Только ведь не про каждую улицу написана целая книга!
Инвалидная улица отличалась еще вот чем. Все евреи на ней имели светлые волосы, ну в худшем случае, русые, а у детей, когда они рождались, волосы были белые, как молоко. Но, как говорится, нет правила без исключения. Ведь для того и существует правило, чтобы было исключение. У нас очень редко, но все же попадались черноволосые. Ну как, скажем, мой дядя Симха Кавалерчик. Но вы сразу догадались. Значит, это чужой человек, пришлый, волею судеб попавший на нашу улицу. Даже русский поп Василий, который жил у нас до своего расстрела, был, как рассказывают, огненно-рыжий и не нарушал общего цвета улицы. Уж кого-кого, а рыжих у нас было полным-полно. Всех оттенков, от бледно-желтого до медного. А веснушками были усеяны лица так густо, будто их мухи засидели. Какие это были веснушки! Сейчас вы таких не найдете! Я, например, нигде не встречал. И крупные, и маленькие как маковое зерно. И густые, и редкие. У многих они даже были на носу и на ушах. Одним словом, красивые люди жили на нашей улице. Таких здоровых и сильных, как у нас, еще можно было найти кое-где, но таких красивых — тут уж, как говорится, извини-подвинься.
Эфраим Севела. Легенды Инвалидной улицы.
В этом году бобруйскому писателю Эфраиму Севеле исполняется 80 лет… В его книгах – мир нашего города, забытый мир… иль, быть может, и ныне существующий где-то в другом измерении, которое проявляется взору издалека – большое видится на расстоянии.
Эфраим (Ефим) Севела родился 8 марта 1928 года. Он автор тринадцати книг, вышедших сто девяносто четырьмя изданиями в разных странах мира. “Легенды Инвалидной улицы”, “Остановите самолет – я слезу”, “Мужской разговор в бане”, “Патриот с немытыми ушами”, “Почему нет рая на земле” …одни названия чего стоят:)
Творчество Эфраима Севелы ставят в один ряд с книгами Шолома-Алейхема, Зощенко, Гашека. По мнению западных критиков, он является одним из крупнейших писателей современности, но известен также как киносценарист и режиссер.
«Писатель небольшого народа, он разговаривает со своим читателем-соплеменником с той строгостью, взыскательностью и… любовью, какие может себе позволить лишь писатель очень большого народа».
Немецкая газета «Аахенер Фолькс Цайтунг» о творчестве Эфраима Севелы.
Севела: «В Бобруйск, о котором я пишу всю жизнь, который сделал меня писателем, я приезжал нелегально. Это было в конце восьмидесятых. Я сидел в машине на заднем сидении, накрытый пледом, чтобы меня не видели… Проскочили по улицам, нигде не останавливаясь, и на кладбище. Конечно, я сразу пошел к маминой могиле. Пока стоял там десять или двадцать минут, вся жизнь пронеслась перед глазами. Как будто мама спрашивала у меня: «Как твои дела?». И я рассказывал ей все, со всеми подробностями, как никогда и никому не рассказывал».
Эфраим Севела. Легенды Инвалидной улицы
Легенда первая. МОЙ ДЯДЯ
Легенда вторая. ПОЧЕМУ НЕТ РАЯ НА ЗЕМЛЕ
Легенда третья. ШКАФ «МАТЬ И ДИТЯ»
Легенда четвертая. КТО, НАКОНЕЦ, ЧЕМПИОН МИРА?
Легенда пятая. ВСЕ НЕ КАК У ЛЮДЕЙ
Легенда шестая. СТАРЫЙ ДУРАК