Избранная переписка двух писателей. Читать далее «Алесь Адамович и Василь Быков: диалог в письмах. Часть 2»
Эрлом Ахвледиани. Когда мы будем рыбами
Эрлом Сергеевич Ахвледиани (груз. ერლომ სერგოს ძე ახვლედიანი) — грузинский писатель, сценарист и актер. Родился 23 сентября 1933 года. Окончил Тбилисский университет (1957), Высшие сценарные курсы (1964, мастерская Е. И. Габриловича).
Автор сценариев к таким кинокартинам, как «Апрель», «Пиросмани», «Путь домой», «Путешествие молодого композитора».
Являясь соавтором сценария к кинофильму «Несколько интервью по личным вопросам», в 1980 году Ахвледиани был награжден Государственной премией СССР.
В 1999 году венгерский режиссер Петер Месарош снял по произведению Ахвледиани «Вано и Нико» фильм «Глупое померанцевое дерево». За свое последнее произведение «Комар в городе» в 2011 году писатель был удостоен грузинской литературной премии «Саба».
Умер 20 марта 2012 года.
Андрей Битов:
«Когда я познакомился с ним, то это был поэт, в котором философ забыл свои слова, а поэт не находил слов для выражения всей безмерности постигшей его жизни. Это был ласковый, чрезвычайно предупредительный человек, жест которого был чрезмерен по вежливости. Но если вы признавали за ним естественное право на адекватность чувства и выражения, то эта его нежная излишность была боязнью ненароком задеть, причинить боль, повредить хоть паутинку сложнейшего мира, где все всему принадлежит, все связано воедино, и неизвестно, на каком конце какой бесконечности отзывается каждое наше, по крайней мере, несовершенное движение. Не только кого-нибудь не задеть своей тенью, не только что-нибудь — но ничто не повредить, потому что кто знает, что может помещаться в том, что нам покажется как ничто, пустотою?»
Предлагаем вашему вниманию один из гениальных малоизвестных рассказов Эрлома Ахвледиани. Читать далее «Эрлом Ахвледиани. Когда мы будем рыбами»
Герметический свод. Трактат 1-й
Мы начинаем публикацию текстов легендарного Гермеса Трисмегиста — основателя герметизма и науки древнего Египта. Трактат первый — Поймандр Гермеса Триждывеличайшего. Читать далее «Герметический свод. Трактат 1-й»
Не спеши говорить о духовности
Когда произносят слово «духовность», у многих возникает желание встать по стойке «смирно» и одновременно… какая-то неловкость. Возможно, дело в том, что чаще всего с пафосом (но без объяснений, о чем, собственно, речь) употребляют это слово лица, особой печатью духовности не отмеченные. Те, с кем это слово сильнее всего ассоциируется, так о духовности не говорят. Читать далее «Не спеши говорить о духовности»
Герметический свод. Трактаты 3-й и 4-й
Тексты легендарного Гермеса Трисмегиста – основателя герметизма и науки древнего Египта. Трактат третий — Священная речь Гермеса Триждывеличайшего. Трактат четвертый — Кубок или единство.
Герметический свод. Трактат 5-й
Тексты легендарного Гермеса Трисмегиста – основателя герметизма и науки древнего Египта. Трактат пятый — о том, что Бог невидим и в то же время в наивысшей степени явен.
След вороного коня
Уинстон Черчилль, лично знавший Бориса Савинкова, дал ему место в своих мемуарах с выразительным заголовком «Великие современники», написав, что Савинков сочетал в себе «мудрость государственного деятеля, качества полководца, отвагу героя и стойкость мученика». По версии же отечественных энциклопедий этот террорист — лидер боевой организации партии эсеров — командовал бандами подонков, наймитами, шпионами. А сегодня Савинкова называют еще проще: «Русский террорист №1».
… Он не искал личной выгоды, не просил чего-нибудь для себя. Он хотел возрождения духовности Руси, «которая была утрачена еще во времена Никона и его церковной реформы». Он хотел, чтобы Россия снова стала Святой Русью.
Мой интерес к Борису Савинкову изначально определялся малоизвестным фактом о том, что в период гражданской войны он участвовал в захвате (освобождении от большевиков) моего родного города — Бобруйска. Свидетельства этому мы находим в автобиографической повести Бориса Савинкова «Конь Вороной». Поэтому естественно, увидеть след вороного коня для меня означало увидеть «бобруйский след» вороного коня, узнать больше историю родного края. По мере знакомства с мыслями террориста-писателя мой интерес к Савинкову увеличивался… Личность Савинкова, его достоинство аристократа и его спокойная, звериная жестокость, с которой он убивал соотечественников.., и одновременно — его поэтичность, его способность любить прекрасных барышень, и при этом — некоторая отрешенность, постоянные попытки уйти от «мира сего», его вера — вот это невообразимое совмещение, которое не может не заинтересовать. Быть может, перед нами — формула террора. Философия русского террора. Религия того террора, который сегодня — более чем современен.
Ниже я предлагаю подготовленную публикацию частей книги Бориса Савинкова «Конь вороной» (издание1924 года), посвященных оккупации Бобруйска, но не только.
А.К.
КОНЬ ВОРОНОЙ
(отрывки из книги)
«…и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей».
Апокалипсис. VI, 5.
Егоров — седобородый крестьянин, пскович. Он старовер, не курит, ест из своей посуды и строго соблюдает закон. Когда он поступил добровольцем, я спросил у него:
— За что ты их ненавидишь?
— Кого?
— Коммунистов.
— Бесов-то? А за что их любить? Дом сожгли и сына убили… Даже пес жалеет своих щенят… На кострах жарить их надо. Читать далее «След вороного коня»
Полет «Бурана»
15 ноября 1988 года ракета-носитель «Энергия» вывела на орбиту многоразовый корабль «Буран». Крылатый космоплан два раза обогнул Землю и совершил посадку в автоматическом режиме. Этот полет был занесен в Книгу рекордов Гиннесса и является непревзойденным до сих пор.
Михаил Герчик. Дядя Ваня
В 1970 году в Москве, в издательстве «Молодая гвардия» вышел мой роман «…Отдаешь навсегда». Очевидно, история молодого человека, жестоко искалеченного даже не войной, а ее эхом — он наступил на мину, ржавевшую в лесу, где некогда шли бои, тронула сердца читателей, потому что вскоре посыпались письма. Сотни, тысячи писем — ни одна моя книга, кроме, может быть, повести «Ветер рвет паутину», не вызывала такой огромной почты. Инвалиды, люди отчаявшиеся, обездоленные, писали о том, что Саша Левашов своим несгибаемым мужеством и волей к жизни помогает им выстоять, справиться со своими бедами. Больше всех было писем из Бобруйска и от бобруйчан, рассыпанных по всей стране. Хотя я прямо не назвал город, по описанию улиц, школы за железнодорожным переездом, мармеладной фабрики, песчаного пляжа на берегу Березины и другим каким-то приметам они безошибочно определяли, где происходит действие книги.
Однажды, разбирая очередную груду писем, — а я старался ответить на каждое, я выудил из конверта листок, вырванный из школьной тетради в клеточку и коряво исписанный химическим карандашом. Прочел, и у меня обмерло сердце, хотя прибыло письмо не из моего родного города, а из неведомого мне Краснодара. Оказалось, что это весточка из далекого прошлого. Она жестоко вырвала мня из моего уютного мирка и опрокинула назад, в детство, которое, казалось, уже стало забываться за дымкой лет, восстановив прервавшуюся связь времен. Читать далее «Михаил Герчик. Дядя Ваня»
Егор Летов. Цена слова
«Гражданская оборона» записала самый светлый альбом в своей дискографии — «Зачем снятся сны». С лидером группы Егором Летовым о конце света, рок-н-ролле новой формации и методах стимуляции творчества беседует Кирилл Сорокин.
— Я вчера на концерте обратил внимание, что люди по-прежнему размахивают флагами с вашим профилем на фоне знака анархии. Вам не странно наблюдать все это сейчас?
— На самом деле я как был анархистом, так им и остался. Другое дело, что теперь меня куда больше занимает экологический аспект современного анархизма; скажем так, экологический анархизм — я в эту сторону двинулся. Если раньше это носило условно политический характер, то сейчас я вообще отошел от политики, потому как в нашей стране это занятие бесполезное и дурацкое. Любая политическая деятельность здесь воспринимается как определенная провокация, направленная на самого себя — как в случае с Лимоновым, например. Читать далее «Егор Летов. Цена слова»
Дмитрий Цвибель. Мой папа
Председатель Петрозаводской еврейской религиозной общины Дмитрий Григорьевич Цвибель вспоминает о своем отце
Советское время никак не располагало к откровенным разговорам. Даже в семье родители мало рассказывали детям о прошлой своей жизни. Так многие и ушли, не оставив свидетельств. А эпоха была полна событиями необычайно трагичными, оставила рубцы, которые еще не скоро заживут. Даже поколение, родившееся уже после этих катаклизмов, ощущает их влияние, и, может быть, только наши дети смогут освободиться от разрушительных последствий происходившего. Но для этого нужна память, память о том, что было, чтобы попытаться разобраться в причинах, породивших столь чудовищную эпоху.
Но кроме эпохальных событий существовала и обычная жизнь обычных людей. Они не выбирали себе эпоху и жили, работали, растили детей. У них были свои горести и радости, отчаяние и надежда… Я хочу рассказать о своем отце, прежде всего, для себя и для того, чтобы оставить свидетельство своим детям. Рассказать то, что сохранила моя память, что удалось восстановить по рассказам знавших его. Это не биография, скорее – это отдельные эпизоды, впечатления, общий образ, бесконечно дорогой для меня.
Родился папа в 1907 году в Бобруйске, уездном центре Минской губернии, присоединенном в 1793 году к России от Польши в качестве местечка. В начале XIX века здесь была построена крепость, в которой евреям было запрещено строить какие бы то ни было здания. По переписи 1897 года из общего числа жителей в 34336 человек 20760 были евреи. В то время Бобруйск был центром белорусского еврейства: там находились многочисленные ешивы, талмуд-тора, два мужских народных училища (в одном ремесленное отделение), два женских общеобразовательных и одно женское профессиональное, известное книгоиздательство Яакова Гинзбурга. Бобруйск был и одним из центров Бунда. Наиболее распространенными занятиями евреев были изготовление одежды, земледелие, торговля продуктами сельского хозяйства. Папин отец был столяром. В детстве папа, имея хороший голос, пел в синагоге. В 1914 году община собрала деньги, и папа поступил в местную гимназию. Он очень гордился этим и учился охотно. Сколько он там проучился, не знаю. Помнил папа немцев, которые платили за постой.
Папины старшие сестры Блюма и Зельда, одна в 1910, другая в 1911 году уехали в Америку. Сначала их женихи поехали туда «на разведку» в трюмах каких-то, очевидно, грузовых пароходов, затем вернулись, поженились и увезли их в Нью-Йорк, поселившись в Бруклине и в Бронксе под фамилиями Горелик и Турецки. Папин старший брат Зяма в 16 лет ушел из дома, и как папа ни пытался его найти впоследствии, не смог. Читать далее «Дмитрий Цвибель. Мой папа»
За стеклом
В наше время, когда благодаря кино и телевидению статус реальности сильно изменился, когда реальность и вовсе поставлена под сомнение, «непристойное» оказывается тем, что все еще заставляет верить в ее существование. И в этом позитивность непристойного.
Теоретик кино и телевидения Олег Аронсон о непристойном
Успех первого в России reality show «За стеклом» был и предсказуемым, и неожиданным одновременно. Неожиданным, хотя он и предполагался всеми, кто хоть немного знал западное и американское телевидение, всеми, кто хоть что-то слышал о популярных в последние годы «шоу реальности», или хотя бы теми, кто знал об этих шоу косвенно, из кинофильмов. И хотя практика введения подобных программ в разных странах показывает, что успех неизбежен, он все равно оказывается неожиданным, поскольку само зрелище порой настолько невыразительно и скучно и вроде абсолютно провально, что ключевым по-прежнему остается вопрос о том, каковы основания такой популярности reality show вообще и «За стеклом» в частности. Читать далее «За стеклом»