Рождество

Сегодня Рождество…

Этот праздник — прикосновение к тайне, которую хочется приоткрыть, осветив будущее хрупким мерцающим огоньком свечи.

Рождество — светлый праздник.
Даже грусть — если она, конечно, решит посетить — грусть светлая, трогающая в сердцах колокольчики радости. Унынию здесь нет места. И во мраке полного забвения огонек веры, огонек надежды воодушевляет слепого, дает и ему силы жить и смотреть вперед.

Рождество — тихий праздник.
Когда зажигаются свечи в уютных домах, их хрупкие, беззащитные огоньки стремятся вверх, дрожат от дыхания живых, оседают все ниже вслед за стекающим воском, остывают, и становятся человеческой памятью.

Этот застывший воск даже на морозе не бывает холодным: вечный огонек веры, вечный огонек надежды мерцает в его глубине.

Друг

Она очень любила лошадей. Ещё ребенком, она страстно хотела уметь ездить на лошади. Ее лошади приходили к ней по ночам, в ее детские сны. Она радостно цеплялся им за гриву и мчалась во весь дух, замирая от радости и восторга, а они уносили ее в счастливую даль, давая то необъяснимое чувство счастья, которое иногда приходит к нам в наши сны.

Особенно часто ей снился один конь. Он был рыжий, с огромной развевающейся гривой, его серьезные и добрые глаза помогали жить и не уставать мечтать о своем собственном коне. И вот однажды ее дядя, видя такую любовь к лошадям, подарил ей жеребенка. Каким счастьем светились глаза девочки, когда она увидела коня, который приходил к ней в ее сны!

Она кормила его из бутылки с соской, она расчесывала ему гриву, она купала его и каждый раз выпутывала из его хвоста и гривы колючки, которые цеплялись к нему, когда они весело носились вместе по степи. Девочка все время разговаривала с ним. Она рассказывала ему свои беды, и то, что соседский мальчишка, признался ей в любви, и что она опять расстроила маму, и все те тайны, котрые можно доверить очень-очень близкому, зная, что он не выдаст, и уж точно, никогда не предаст. А жеребенок слушал ее, моргая своими длинными ресницами, и качая головой с прелестной гривой, его глаза отражали ту вселенскую мудрость, которая не доступна людям, но так им понятна. Читать далее «Друг»

Вначале был рай

На деревьях, убранных серебром сновидений, плакали яблоки. Яблоки плакали. О том, что рай был вначале. И листва утешала их, нежно.

Тихо, боясь нарушить царственную гармонию девственного леса, я шел по тропе, и она привела меня к входу в пещеру. По древним неровным ступеням лежал мой путь во вторые врата, и этот отрезок прошел я молча, не обращая своего взора на скользкие стены, которые дышали тяжелой мудростью.

Я оказался в подземном храме, залитом голубой водою, от ступеней, заканчивающихся за моей спиной и до другого конца этого зала, над водой, был натянут на канатах мост, по нему осторожно перешел я к третьим вратам. Это были врата, сделанные из мореного дуба, с коваными петлями и висящим кольцом, которое я поднял и повернул вправо. Скрипя ненавистью, дверь отворилась, и я вышел из пещеры — на берег озера. Читать далее «Вначале был рай»

О православных ежиках и детской литературе

Однажды ребенок, вернувшись из школы,  сказал: «Мама, а Настя сказала, что «Властелин колец» книжка неправославная, и ее читать нельзя. Что же мне, не читать ее?». Как выяснилось, деление литературы на православную и неправославную – не редкость. Только что пришедшие к вере родители, выбросив телевизор и всю мирскую литературу из дома, вынуждены решать проблему: чем занять ребенка, как и на каких примерах воспитать его верующим и православным? Как просветить его «Светом Истины»? Читать далее «О православных ежиках и детской литературе»

Мераб Мамардашвили. Эстетика мышления. Беседа первая

Hieronymus Bosch. The Garden of Earthly Delights

Эстетикой мышления можно назвать наши беседы в связи с тем, что искусство, как известно, прежде всего — радость, и речь у нас пойдет, я надеюсь, именно о радости мышления.

По-видимому, не существует ни одного нашего переживания искусства или занятия искусством, которое не было бы связано с каким-то особым пронзительно-радостным состоянием. В свое время Пруст как-то заметил по этому поводу, что, может быть, критерием истины и таланта в литературе, а это тоже искусство, является состояние радости у творца (хотя это состояние может быть, конечно, и у того, кто читает или смотрит). Но что это за состояние, которое к тому же является еще и критерием истины? Очевидно, у мышления, имеющего непосредственное отношение к истине, есть своя эстетика, доставляющая порой единственную радость человеку. То есть я хочу тем самым сказать, что эта радость относится и к мысли, о которой я собираюсь беседовать с вами и в связи с которой вообще возникает вопрос: что это значит? Что это за состояние у человека? Зачем оно, если он уже мыслит? Стоит ли в таком случае вообще спрашивать об этом? Читать далее «Мераб Мамардашвили. Эстетика мышления. Беседа первая»

Камни

Ты создавал свой собственный мир раскаленными словами, как стрелы летящими в небо, но холодное небо превращало твои слова в камни.

Кто же черканул спичкой по небесному куполу? Метеорит упал в песок, пыль поднялась на небо. Тяжело висеть в огромной пустоте, не ведая, куда выносить мусор.

Мераб Мамардашвили. Эстетика мышления. Беседа вторая

Bosch_Hieronymus. Triptych of Garden of Earthly Delights (central panel detail)

В предыдущем рассуждении я попытался указать точки, на которых появляется нечто, называемое мыслью или мышлением. Эти точки окружены разными словами: коинциденция, совпадение, координация, естественное-неестественное, реализованное-нереализованное, случилось — не случилось и др. Употребление мной этих необычных слов связано прежде всего с метафизическими невозможностями языка. Но эти невозможности существуют и в реальности, и при встрече с ними философ обычно добавляет другие странные слова. Латиняне употребляли, например, слово «per se» — «как таковой». Этот оттенок трудно уловить. Но когда они хотели высказать какую-то трудноуловимую мысль относительно реальности, то добавляли «как таковой». И поскольку нам предстоит сегодня рассмотреть некоторые метафизические трудности слова, я хотел бы в первую очередь обратить ваше внимание на «невозможность сказать», или на «слово как таковое». Читать далее «Мераб Мамардашвили. Эстетика мышления. Беседа вторая»

Мераб Мамардашвили. Эстетика мышления. Беседа третья

Питер Брейгель. Фламандские пословицы (1558) (117х163) (Берлин, Государственный музей)

У нас фактически были две основные мысли. Во-первых, мы разобрали, что наши эмпирические аффекты, чувства, побуждения мысли, позывы воли, которые сами по себе обладают для нас ясностью сознания, — все они несамодостаточны. Читать далее «Мераб Мамардашвили. Эстетика мышления. Беседа третья»

Мераб Мамардашвили. Эстетика мышления. Беседа четвертая

Bosch Hieronymus. St. John the Evangelist on Patmos

В философии чаще всего мы сталкиваемся не с задачами, которые разрешимы, а с тайной мысли и человеческого существования, и единственное, что мы можем сделать с тайной, — это ясно ее себе представить. Темой наших бесед является мышление, которое я уже связал с моим существованием в каком-то несомненном для меня состоянии, с тем существованием, которое должно быть мне дороже, нежели я сам. А раз так, то и проблема мысли тоже становится для меня отнюдь не задачкой, которую можно решить, а тайной, поскольку все мы так или иначе вплетены в тайну существования. Всмотримся в эту тайну. Читать далее «Мераб Мамардашвили. Эстетика мышления. Беседа четвертая»

СЛЕДЫ УДИВИТЕЛЬНОЙ РОЩИ

СОН ДИРЕКТОРА КУЛИНАРНОГО УЧИЛИЩА, РАССКАЗАННЫЙ ИМ СПУСТЯ МЕСЯЦ СЛУЧАЙНОЙ ЗНАКОМОЙ

— Ко мне подходит девушка и признается в любви. Я удивлен, оборачиваюсь и смотрю по сторонам, нет ли рядом кого-нибудь, думая, что она меня разыгрывает, и если я скажу «Да», то раздастся смех. Но нет никого. А она говорит, что останется со мной навсегда, что бы ни случилось… И вот мы идем к реке, там человек по колено в воде, в белой рубахе, будто ждет нас. Вот уже и я с этой девчонкой стою в воде. Чувствую, как большая рука нагибает мою голову под воду и толкает туда… Я падаю, а перед собой вижу летящую в омут девчонку, хватаю ее за подол платья, и мы летим вместе. Подаем тихо на дно, дышится здесь легко, даже легче, чем на воздухе. Только все кругом в зеленых тонах. Девушка будто отвечает мне: «Здесь нет крови». Мы встаем на ноги (а лежали на животах) и бредем по этому дну. Видим дом, входим туда. В доме во всех комнатах плавают какие-то иконы, они светятся желтым светом. Я беру одну, и вижу, что на самом-то деле это зеркало: там я повешенный, и тело мое обвивают змеи.