Неопознанная культура. На каком языке говорит будущее? Отрывок из новой работы Александра Неклесса :
Во что превратится мир, когда «империи рухнут и армии разбегутся»? Станет ли Novus Ordo всеобщим благом – мирным соседством льва и лани, согласно провидению (апокалипсису) Исайи? Или этот порядок окажется прологом совершенно иного по духу эона? Возвращением к жизни упрятанных в тайники подсознания смутных сюжетов, объединенных гротескной топикой и восполняющих неполноту черновиков вселенского кошмара?
Перспективы демодернизации, неоархаизации, деконструкции цивилизации претендуют на то, чтобы стать равноположенными с прежними векторами прогресса.
Из перманентной отверженности, отчаяния слишком многих на планете возникают отмеченные трупными пятнами заповедники. Почва этих «территорий смерти» складывается из миллионов горстей праха и сумм преждевременных агоний. Но отверженные – не только образ, запечатленный на глянцевом плакате благотворительной организации. В подземельях глобального Undernet’а рождаются яростные существа, кующие собственный тип оружия и отыскивающие асимметричные угрозы архитектонике унизившей их цивилизации.
Однако суммарное зло нищеты, цинизма, междоусобиц, войн – равно как губительная ярость фавел и гарлемов – не единственные источники темной страсти. У человека два неотчуждаемых ресурса, которыми он может располагать, – душа и смерть. Причем у культуры смерти есть интимные, глубинные аспекты, способные не только радикально изменять траекторию жизни, но также вывернуть наизнанку привычную шкалу ценностей.
Современная культура смерти – выходящая из глубин подсознания в пространства общественной жизни тяга к массовой деструкции и автодеструкции. Влечение, носящее, казалось бы, иррациональный характер, однако умело используемое и, в свою очередь, использующее разнообразные достижения технической цивилизации.
Культура смерти обретает глобальную геометрию. Это не только «война сильных против бессильных» или «война слабых против сильных», но в перспективе – «война всех против всех». На планете разворачивается пространство операций по контролю и распределению успешно котирующегося на мировом рынке товара – ресурса смерти.
Для многих обитателей Земли жизнь и карьера – почти синонимы, целью являются комфорт и безопасность: иначе говоря, то, что укладывается в прагматичные, хотя порой незатейливые формы существования. Но отринувшей житейский флер культуре смерти чуждо подобное восприятие повседневности. Для нее вершина карьеры – амбициозная, эффектная и эффективная гибель, потенциально с невиданными прежде последствиями.
И это не пустая геростратова амбиция, темное дерзновение скреплено совершенно иным чувством, которое не требует ярмарочного признания.
* * *
Ситуация меж тем далеко не столь однозначна, какой может показаться на первый взгляд. «Я не могу ничем так послужить любимому делу, как смертью за него, и в смерти я свершу больше, нежели за всю свою жизнь». Это слова не современного шахида, а Джона Брауна, «чье тело в земле, а дух – на небесах».
И даже еще глубже, переходя в метафизические измерения бытия. «Дайте мне стать пищей зверей. В полной жизни выражаю я свое горячее желание смерти. < …> Мои земные страсти распяты, и живая вода, струящаяся во мне, говорит: приди ко Отцу. Я не хочу больше жить этой земной жизнью», – говорил Игнатий Антиохийский. Здесь битва разворачивается уже в иной среде, в ней участвуют люди, равно отвергающие мир, но преследующие порою диаметрально противоположные – как противоположны любовь и ненависть, свобода и произвол – цели.
Но если страсть, лежащая в основании мира, – то есть безудержная человеческая энергийность, бессознательное влечение к социальному творчеству, стремление к трансценденции несовершенств общества и естества, к культуртрегерству и мессианизму той или иной версии «симфонии для всех жителей планеты», – покинула душу цивилизации, если идолы рынка превращают мир в корыто всеядного потребления и райский хутор тотального расчета, это не означает, что страсть вообще покинула землю.
Страсть не погибает: падение одних служит уроком другим, вызывая и гнев, и сострадание, и презрение. Пройдя сквозь горнило регресса и перерождения, страсть обретает другие формы (вспомним деструктивную энергетику «Королевской битвы-2» или прогностический посыл «Бойцовского клуба»). Земля и небо постсовременности творятся не ангелами, и ночь истории происходит из закопченных очагов хаоса, из тьмы отчуждения, которое пока лишь отчасти познано человеком.
Но не только добровольная жертва служит метафизическим оправданием смерти. Восстающая порода людей охотно расстается с прежней идентичностью, и яростная субстанция их страсти – заря мира, опаляемого темноликим светилом. Истоки подобной метафизики находятся за пределами тварного космоса. Возможно, она соткалась в черных провалах тоху и боху, во вселенной обломков и смерти, требующей невообразимого жертвоприношения.
Гибельный восторг и азарт – все же не жертва, но особая мания. Это огненный призрак, протуберанец мира, согласившегося воспеть гимн Чуме, восславив деструкцию как главную, конечную и желанную цель творения.
Важна, однако, не победа в той или иной битве. На кону – задача радикального преображения практики: взлом правового и психологического рубежа, антропологический и видовой скачок, утверждение трансграничного влияния и управления. Конструкции национальных корпораций, еще недавно возвышавшиеся на строительных площадках государств, поколеблены, их вершины покрылись трещинами, надломились. Из щебня и обломков национальных помоек складываются – подобно изгоям глобальных Помпей либо беглецам лабиринтообразной Трои – кочующие астероидные кланы. Устремленные в неизвестность, они врезаются в тела стран и весей, поскольку так или иначе уже пережили неустойчивость родной почвы и отделение от собственных планет-государств.
Этаж за этажом над прежними объектами мировых связей выстраивается вертикаль вселенского Олимпа, собирается воздушный флот Новой Лапутании, на летучих островах которой заключаются симпатические сделки, образуются химеричные альянсы, справляются алхимические свадьбы. Мы наблюдаем мерцание блуждающих звезд, слияние констелляций подвижного и синкретичного сообщества, но все это – отдельные фрагменты недописанной футуристории и, как уже было сказано, лишь отчасти видимой картины.
Целиком статья опубликована в журнале Политический класс
Рисунок с конкурса Технологии будущего глазами детей при поддержке Microsoft.