Камень Черного монаха

Eсть одна у меня давно начатая и не законченная повесть …

— А ты знаешь, что раньше, при коммунистах, в этом соборе был плавательный бассейн? — сказал вдруг наш рыцарь, указав рукой на церковь.

— Да, да, я слышала. Там даже моя мама плавала, когда была беременна мной, — ответила парню Маленькая Вредина.

Когда они об этом заговорили, я стала смотреть на собор. Падал снег. Вдруг я увидела, что вдоль старой церковной стены по направлению к нам идет человек в черном длинном одеянии. Серьезно, это был монах. Не осознавая, почему, я встала и пошла к нему наперерез. Подходя все ближе, я заметила, что он был огромного роста, более двух метров. Я испугалась и остановилась. Его голова была опущена. На расстоянии около полутора метров монах поднял руку, словно протягивая мне что-то. Я подставила ладонь, а монах положил в нее камень. При этом он произнес слово: «ЗНАЙ»! В тот самый момент я почувствовала, как мне стало тяжело. Голова закружилась, в глазах помутнело.

— Ты что, тебе плохо? — услышала я голос Маленькой Вредины. Открыв глаза, я увидела испуганное лицо Светы, а парень, держа меня за плечи, осторожно усадил на скамью.

— Кто этот человек? — спросила тогда я.

— Какой человек? Ты что, вообще уже? Тебе пить нельзя! — пробурчала Светка.
Посидев еще немного на лавочке, мы разошлись. Я пошла домой. Из головы всю дорогу не выходил этот странный случай. «Это был бред» — успокаивала я себя.
Когда я зашла в подъезд и полезла за ключом, то вдруг почувствовала в кармане куртки какой-то тяжелый предмет. Я засунула руку и нащупала камень!
Камень лежал у меня в кармане!

В висках застучало. Я резко откинула камень от себя, лихорадочно открыла дверь, руки были влажные, а сердце бешено билось.

Утром мама спросила, что произошло — я всю ночь стонала. В ответ я лишь ответила ей: «Ты тоже стонешь по ночам».

В училище не пошла. До двенадцати валялась в кровати.

Днем вышла посмотреть на лестничную площадку, лежит ли там камень. Он лежал там, в углу, куда я его и бросила.

Пробыв еще некоторое время дома, я решила отнести камень на то место, где мне дал его Черный монах. Была необъяснимая тяжесть на душе.

Я снова пошла на это место, достала камень и положила в снег. Не оглядываясь, быстро ушла.

Вечером я пошла к тете Вере и рассказа ей об этом случае. Тетя Вера ходит в церковь.

Она меня успокоила. Сказала, что мне просто это показалось, я имею в виду монаха. А камень, может быть, уже давно лежал у меня в кармане…

____________

А сегодня во фрэнд-ленте случайно наткнулся на один рассказ-воспоминание – Легенда о черном монахе

На дворе была эпоха застоя, но идеологи со своими псами не дремали, автоматически отслеживая и диссидентов и церковные шевеления. Комсомольские бройлеры ещё связывали будущую свою карьеру с коммунистами, и землю рыли, на ходу подошвы рвали. Это сейчас они все стали капиталистами и дома себе купили в Испании, Флориде и Хорватии на случай, если кто вспомнит, а тогда – вижу их честные светлые глаза боевых примитивов, когда они стояли цепью у церквей в Пасхальную ночь, народ свой не пускали к славянскому Богу…

В стране тогда было всего четыре монастыря. В одном из них мне дали для съемки монашескую рясу, клобук с вуалью, крест и четки. Завернув всё это добро в черный пластиковый мешок от фотобумаги, мы с двумя приятелями, фотографом и журналистом прибыли на остров. Естественно – у нас имелись командировки, иначе сортавальские погранцы не выпустили бы с поезда в город.

Прибыли мы на остров на рейсовом ОМике, ходил такой три раза в неделю туда и обратно. Засветились в поссовете, чтобы получить талоны на водку, местному менту представились. На острове без командировки тоже не приняли бы. Всё, короче, чин чинарем сделали. Жили в гостинице – бывшей мертвецкой дома инвалидов. Жили смешно и не скучно, но это другая история.

Никто из моих попутчиков не знал, что у меня в черном мешке. Пусть простят они меня, но не доверял я им, легкомысленными казались они мне, ветреными. А привез я эти вещи на остров с конкретной идеей. Про монастырь ведь тогда и речи быть не могло, музей и остатки интерната для инвалидов занимали монастырские все здания. Среди местных жителей поселка ходила тогда легенда о черном монахе. Якобы, появляется он около Игуменского кладбища, около верхнего сада, и кому покажется – того обязательно несчастье настигает. Или от самогонки отравится, или угорит пьяный от печки в монастырской келье, или озеро его к себе заберет.

Тень бывшего здесь монастыря никогда не пропадала, и возможно монах этот черный возник, как неотвратимость наказания, как смутный предтеча раскаяния. Вот и решил я найти верного человека с бородою, и тайно сделать постановочные снимки с образом черного монаха. Бородатый парень уже был у меня на примете, художник Петр из Сортавалы, ученик Кранида Гоголева. Мы с ним сразу друг друга поняли, в лодочку сели и к Смоленскому скиту подались по заливам. Пришлось обманывать друзей моих, что – на ферму плывем по делу.

В высоченном бурьяне и в развалинах церкви Смоленского скита задумал я съемку. Мол – черный монах – это реальность, он – душа острова, и является неспроста, и прочее. Ну, понятно – короче. Высокую траву ногами вытаптывали, первый план готовили, намучались. А тут ещё клобук на Петину голову не налазит, размер маловат оказался. Делать нечего, пришлось ножом сзади по шву разрезать. Хорошо, что ряса впору пришлась. Вот снимаемся мы, то серьезные, а то смеёмся, представляя как Петя появится в монашеском облачении в поселке, как народ сыпанет по подворотням, как мент за пестик будет хвататься… Оно и понятно, в облачении запрещалось тогда за ограду церкви выходить, да и крестные ходы лишь внутри ограды совершались, как в гетто православном. Народ по большей части вообще в рясе людей за жизнь не видал.

Про съемку – что говорить. Много пленки я положил, и ч/б, и цветной негатив широкий и узкий. Вот только этот кадр и более-менее достойный вышел. Остальное – театр любительский. Не верю – хотелось сказать дома после проявки.

Закончили мы съёмку и Петя говорит мне: – “одень, мол, рясу и клобук, посмотрю, как это смотрится у развалин, ведь я же художник, интересно”. А зеркала у нас не было, ведь не девчонки мы. Предчувствуя эффект, я одевался, отвернувшись от него. Клобук напялил, кисею расправил по плечам, крест в руку взял, набрал воздуха и только тогда повернулся. Повернулся, строго поглядел на Петю и говорю ему низким басом: – “иди сюда, сын мой”. А у Пети аж лицо побледнело. “Да, – говорит, – сильно! Не ожидал, несмотря даже на то, что без бороды ты”.
Вернулись мы уже к ночи, плыли кругом Скитского острова по открытой спокойной Ладоге. Я тогда попутно “на дорожку” с блесною ещё и судака зацепил. Вот радость утром была моим друзьям когда я их судачком вареным угостил.

Уехали мы тайну сохранив, а рясу с клобуком я Пете оставил. Так она у него в комнатушке она на вешалке и висела. Иногда одевал её для друзей, и эфект всегда был одинаково сильный. Через два года Петя женился и уехал в Питер. Там окрестился, ведь некрещеным был, волновался на съемке: “как – говорил, – я такое облачение одену не по чину”. Но я успокаивал, что – для искусства, что, – надо потерпеть и смириться.

Вот такая история вспомнилась, когда в архиве на фотку наткнулся. Печатал я её в цвете, со сдержанными красками, через размывающий стеклянный фильтр мистичности добавляя. На выставке где-то показывал. Не вспомню уже, куда работа сама делась. Осталась только вот такая вариация в цифре с ч/б. Базовая наверху, а тут с фильтром шоповским, который света раздувает. Понимаю, что фото не очень шедевральное, но история съемки мне дорога. Гляжу на снимок, и улыбаюсь. Всех вспоминаю тепло и прощения прошу, если обидел. Не со зла.