Ослиный огурец — это ягода?

Почему-то считается, что те, кто изучает язык, озабочены только одним вопросом: как правильно писать и говорить? Но лингвистов гораздо больше занимает, почему люди именно так говорят и пишут. Этим они напоминают биологов, которые изучают устройство природы, а не борются с ошибками эволюции. Многие слова мы употребляем неправильно с точки зрения формальных правил. И даже зная это, всё равно продолжаем называть арахис орехом и путать чашку с кружкой. О проблемах использования бытовой лексики мы поговорили с лингвистом Борисом Иомдиным.

Pieter Bruegel. Битва.

Земляной орех? Или не орех?

Интервью было опубликовано недавно в журнале «Кот Шрёдингера» под заголовком «Слово — не то, чем кажется».

— На конференции по компьютерной лингвистике вы выступали с докладом, который назывался не совсем обычно для такого мероприятия: «Что такое орехи?» Откуда такая тема?

— Я занялся этим из личных соображений: у моего сына аллергия на орехи. Стал выяснять: на орехи — это на что? Это важно, ведь аллергия — вещь опасная. Сначала у меня были только общие знания, что арахис, к примеру, это не орехи, а бобы. Ну хорошо, остальное вроде бы орехи.

И тут выяснилось, что вообще-то всё сложнее, потому что существует несколько их биологических градаций, а некоторые биологи и вовсе предлагают отказаться от термина nut, потому что он ужасно размытый. Такое случается со всеми словами, которые из бытовой лексики переходят в разряд терминов. Выясняется, что все их понимают по-разному.

— Значит, когда мы называем арахис орехом, мы ошибаемся?

— Мой пафос состоит в том, что нужно разделять обще­языковое употребление и профессиональное. Что ­значит «ошибаемся»? Если человек пишет научную работу и называет арахис орехом, он ошибается. Немного сложнее охарактеризовать ситуацию, когда человек просто так, в быту, сообщает, что арахис — это не орехи. Говоря научным языком, переходить на ненаучный ­неправильно, а с ненаучного вдруг перейти на научный — не то чтобы неправильно, но кто-то может не понять. Когда мы говорим «солнце садится», то понимаем, что никуда оно не садится, не заходит, и всё это происходит по-другому. Языковая картина мира не сводится к тому, что мы просто описываем реальность.

— Например?

— В анатомии много того, что мы называем не так, как медики и биологи. Мы знаем, что завитки бывают у волос. А в анатомической терминологии завиток — это часть уха. Есть завиток, есть противозавиток, козелок, противокозелок… Эти слова мало кто знает. Ну кто, в самом деле, станет рассуждать о частях уха? А вот есть такие — любители и знатоки пирсинга, допустим. В анатомии и медицине много подобных примеров: это такие области, которые люди обсуждают и в быту, и не в быту.

В юридических документах этого тоже полно. Терминология там ужасно выверенная, важно буквально каждое слово.

— Наверное, из-за разницы в понимании слов часто возникают проблемы во время судебных разбирательств?

— Конечно! Есть, например, такой юридический термин, как гражданский брак. Что это такое?

— Люди живут вместе, но не расписаны в загсе.

— Большинство именно так и думает, хотя возникло это словосочетание в противовес церковному браку и означает как раз таки гражданский брак, зарегистрированный государством. Раньше браки заключались в церкви. Потом, в советское время, появились загсы. Было много людей, которые регистрировались в церкви, и много тех, кто расписывался в загсе. Эти виды браков надо было как-то различать.

Сейчас другая картина: людей, которые регистрируют брак в церкви, а не в ­загсе, я думаю, мало. Зато много тех, кто просто живёт вместе, и их тоже нужно как-то называть. Ну и, грубо говоря, вспомнили, что было такое словосочетание — «гражданский брак», лежало себе на полке, пылилось, то есть мало использовалось. Достали его оттуда и начали применять для обозначения ситуации совместного проживания. Юристы, конечно, протестуют.

Морковное варенье? Или не варенье?

— Что самое сложное в употреблении слов, с которыми мы сталкиваемся каждый день?

— В чём действительно бывают проблемы, так это в определении, как что называется. Вот у нас есть предмет, и как узнать, что это? Нет такой штуки, которой предмет покажешь, а она скажет, что это. Есть словарь. Но как узнать, например, что на мне сейчас надето?

— Джемпер, водолазка?

— Слово «водолазка», кстати, в словарях почти не встречается, потому что не особо распространено, хотя сейчас, конечно, стало более известным. Изначально это было московское слово. А в Питере водолазку до сих пор называют «бодлон», не слышали? Как-то в Петербурге на вокзале всё было увешано рекламой: «По-вашему “водолазка”, а по-нашему “бодлон”. По-вашему “шаурма”, по-нашему “шаверма”. По-вашему “бордюр”, по-нашему “поребрик”… А мы, банк такой-то, обслуживаем всех».

В некоторых регионах водолазку называют битловкой, потому что битлы такое носили. В некоторых — роллингом, то ли потому, что «Роллинг Стоунз» их тоже носили, то ли потому, что по-английски rolling — это что-то закручивающееся, как ворот водолазки.

— И что с этим делать?

— Такие слова и правда камень преткновения, потому что у них нет одного названия, которое бы всех устроило. Водолазка, если верить разным словарным источникам, имеет длинный ворот. У меня такого нет. И что это тогда? Некоторые говорят, что всё-таки водолазка, а некоторые протестуют: как же так, тут нет ворота. У нас дома всё время идут такие споры. «Принеси водолазку. Это не водолазка!» Собственно, из этих споров и возникла моя деятельность. Но споры дома — это ладно. Я читал форумы, где жаловались люди, которые продают одежду. Им действительно важно знать, как всё это называется: от этого зависят налоги.

Был относительно недавно в ЕС случай с морковкой. Проблема такая: когда Европейский союз образовался, нужно было стандартизировать терминологию. ­Естественно, сделать это очень сложно, потому что везде свои традиции, языки. В частности, нужно было договориться, что такое варенье. И поначалу решили, что вареньем является приготовленный определённым образом десерт из фруктов. Проблема возникла в Португалии, где национальным блюдом является варенье из морковки. При такой формулировке они бы потеряли право продавать своё варенье. Так что теперь есть специальная директива ЕС, где написано, что варенье делается из фруктов, а фруктами в этом смысле считается то-то, то-то и морковь. Реальность огромна и непрерывна, а терминология должна как-то её упорядочивать, устанавливая границы. Иногда получается забавно.

Например, арбуз — это что?

— Ягода?

— Это мой любимый пример, потому что про арбуз все говорят: «А вот он — ягода!» Но это неправда. Это, так сказать, следующий уровень знания. Ясно, что в жизни даже те, кто считает арбузы ягодами, не скажут: «Я пошёл по ягоды, арбузов принесу». В какой-то момент в школе для упрощения говорили, что арбуз — ягода.

На самом деле с биологической точки зрения арбуз — это тыквина. Ещё к тыквинам относятся тыквы, дыни… и огурцы. Дыня и огурец биологически почти одно и то же. Помню, у нас в детстве говорили: «Хочешь дыню — намажь огурец мёдом, получится вкус дыни». Оказывается, это имеет какой-то смысл. Слово «арбуз», кстати говоря, по происхождению персидское, оттуда пришло в тюркские языки и потом к нам. Означало оно буквально «ослиный огурец»; «ослиный» — это, по-видимому, большой. Как у нас «лошадиная доза».

Маникюр? Или куртка?

— Как же выяснить, какой смысл люди вкладывают в то или иное слово?

— Пожалуйста: опросы, корпуса текстов, поиски по картинкам, источники вроде ГОСТ­ов, текстов законов и вообще текстов разных жанров, записи устной речи — это вообще очень ценная вещь. Есть такой проект «Один речевой день»: на человека вешают диктофон, он ходит с ним целый день, и всё записывается. Коллеги из Питера, которые этим занимаются, давали нам свои материалы: это практически другой язык.

Есть такие хитрые опросы, когда мы играем с людьми. А те даже не догадываются, что мы их опрашиваем, потому что лучший эксперимент — это когда человек не знает, что он в нём участвует. Ещё лучше, когда и экспериментатор не знает, но такого у нас пока нет. Игра в шляпу, не так давно ставшая популярной, — это прямо для нас. Ты вытягиваешь бумажку и должен быстро объяснить остальным слово, не называя его. Тут мы сразу много чего видим.

Я специально играю с людьми разного возраста: первоклассниками, старшеклассниками, студентами, со своими коллегами и пожилыми профессорами-академиками. Конечно, у них у всех разный словарный запас, значит, и понимают они слова по-разному.

— И что получается?

— Вообще, довольно трудно заставить играть вместе людей разного возраста. Но иногда получается — например, на Летней лингвистической школе, где как раз и школьники, и студенты, и преподаватели. Ну и обстановка располагающая. А ещё для этого можно использовать социальные сети.

— Что же позволяют увидеть результаты опросов пользователей «ВКонтакте»?

— В частности, региональное распространение слов и выражений. Особенно интересно, когда одно и то же слово в разных местах употребляют с противоположным значением. Вот что такое «под горку»?

— «Идти в гору» — это первая ассоциация. То есть подниматься.

— В нашем опросе были такие результаты: «вверх» — 22 %, «вниз» — 70 %, «не знаю» — около 5 %. При этом во всех словарях написано, что «под горку» значит «вниз». Оказывается, тут не всё просто. В основном люди, которые говорят, что «под горку» — это «вверх», из Белорус­сии либо с Украины. Почему именно эти регионы? По-­польски «подгору» означает «вверх». Я специально сравнивал русские и польские тексты — в некоторых местах переводчики ошибались, потому что не могли себе представить, что по-польски это слово значит не то же самое, что по-русски. Это один из многочисленных примеров польского влияния на белорусский и украинский.

Возрастное распределение в сети «ВКонтакте» — тоже интересное явление. Знаете ли вы слово «сокс»?

— Игра есть такая, с маленьким мячиком.

— Вот, знаете. Среди пользователей «ВКонтакте» эту игру знают 77 % опрошенных, 23 % не знают. Можно списать на возраст. Но в «Фейсбуке», где окружение постарше, это слово знает гораздо меньше людей. Кстати, что такое «штандер»?

— Не знаю.

— С этим словом совсем другая картина: среди пользо­вателей «ВКонтакте» его не знают 85 % опрошенных. А в «Фейсбуке» наоборот. Это старая игра, она встречается в текстах 1930–1950-х годов. Слова уходят и приходят, и так появляются поколенческие различия. Совсем недавно мы изучали слово «френч». Что оно значит?

— Маникюр такой есть.

— Ура. Теперь открываем словарь. «Военная куртка в талию с четырьмя накладными карманами». Я проверил, как это называется по-английски. Предположил, что french. Но нет такого! Ни в одном словаре. Фельдмаршал Френч есть, но в честь него почему-то только у нас назвали куртку. Дальше вопрос: что это значит? На семинаре мы работаем с поиском картинок в Яндексе. Ввели слово, чтобы посмотреть, как именно выглядит эта одежда. И что получили? Маникюр. Для меня это было потрясением. Я понятия не имел, что есть такое значение. Все картинки про маникюр! Никаких курток. Слово меняет смысл. ­Дальше смотрим статистику поиска в Яндексе. Что люди искали? «Френч ногти», «френч на ногтях», «френч ­новинки», «френч дизайн»… Фото, гель, прочее — это всё про мани­кюр. Значит, сейчас актуален вот этот френч.

Душа в сердце? Или в желудке?

— Какова конечная цель этих исследований, как сейчас любят говорить — прикладное значение?

— Я занимаюсь разного рода словарями. Сейчас мы составляем Активный словарь русского языка. Его придумал замечательный лингвист Юрий Дереникович Апресян, под его руководством мы и работаем.

— Что за словарь?

— В придачу к значениям слова там даётся объяснение, как это слово употреблять. Словарь для тех, кто хочет правильно пользоваться современным русским языком. Есть словарь бытовой лексики, работой по его составлению руковожу я. Он немного другой: там есть и редкие слова — кому-то ведь нужно знать, как называется та штучка на шнурках или что-нибудь другое. Или чем различаются манто, шубы, дублёнки, полушубки, тулупы, зипуны…

В четверг утром у нас семинар по активному словарю, вечером — по бытовому. И вот утром мы обсуждали слово «душа». Моя коллега Елена Владимировна Урысон напи­сала статью об этом слове, а оно невероятно сложное, считается непереводимым на другие языки. Тысячи лингвистических работ посвящены значению слов «душа», «тоска», «судьба»… Вот по-английски «душа» — soul, но если она ушла в пятки, это уже не soul. Чего-то можно хотеть в глубине души, чего-то нельзя. «В глубине души она хотела сладкого чая» — смешно звучит.

— Мда… Непросто.

— Да уж. Тут тоже есть наивная картина мира и научная. В научной картине мира никакой души нет. С ­точки зрения религиозной — есть, да ещё и в разных ­религиях по-разному. Где-то есть переселение душ, где-то нет, в христианстве одно, в буддизме другое. А есть просто язык. Когда я говорю «хорошо посидели, с душой», я же не имею в виду, что посидели с чьей-то душой. Или «душа в пятки ушла» — я же не представляю при этом некую субстанцию, уходящую в пятки. И есть ещё десятки выражений со словом «душа». Они встроены в язык, и мы даже примерно представляем, где душа находится. Вчера у нас был спор: душа — она в груди или всё-таки ближе к пищеводу?

— И где?

— Высказывались разные точки зрения. Как это определить? Наука не поможет, а в языке надо как-то описать. И объяснить носителям других языков, которые учат русский, где душа. Куда мы показываем, когда говорим, что «за душу берёт»? Чем тогда душа отличается от сердца? Вот этим мы утром занимаемся. А вечером изучаем кафтаны, дохи, дублёнки и прочее. И тут попадается нам слово «душегрейка». Есть телогрейка, а есть душегрейка. Это о противопоставлении души и тела? Вроде оба вида одежды греют, но что именно? Что на что надевать: телогрейку на душегрейку или наоборот? Телогрейка — одежда простая, неэлегантная, что ли, вроде ватника. Душегрейка, напротив, это что-то для девушек, небольшое — только душу и греет.

В продолжение темы верхней одежды: когда мы искали словосочетания с «манто», то вышли на «манто из огурцов». Как вы думаете, что это такое?

— Манты?

— Вот мы тоже так думали. А в чём их делают?

— В мантоварке.

— Да, в мантоварке, а кто-то говорит «мантышница». И это мы тоже должны описать. Ну а «манто из огурцов» — именно манто, мы даже ролик посмотрели на телеканале «Еда». Такое блюдо: в нарезанные огурцы заворачивают что-то типа салата. Наподобие селёдки под шубой. Почему, кстати, под шубой? Потому что селёдке холодно, нужно укрыть её чем-то сверху. Оказывается, ещё и манто из огурцов бывает. Язык очень богат на такие переносные значения как раз в области еды, я ими много занимался.

Мы пьём из чашки? Или из кружки?

— Многие сталкивались с «проблемой» кружек и чашек. Чем же они отличаются друг от друга?

— О, на этой паре много чего тестируют — например, различия в понимании, связанные с возрастом. Мы провели опрос: чем различаются чашка и кружка? Оказалось, что современные школьники слово «чашка» используют редко. Из чашки не пьют, она стоит где-то в серванте, в сервизе, и мама достаёт её, когда приходят гости. А так мы пьём из кружек. То есть кружка для них обычная вещь, а чашка — нет. К тому же чашка не единичный предмет, она входит в сервиз, да ещё и подаётся вместе с блюдцем. Люди постарше различают чашку и ­кружку по форме: кружка цилиндрическая, чашка — расширяющаяся кверху. Ещё чашка тоньше, а в кружку наливают и другие напитки — пиво, например. Но окончательного ответа на вопрос о различиях я не дам.

— Ещё одна проблемная пара — рубашка и сорочка.

— Сорочка — это скорее магазинное слово, хотя довольно древнее. Кстати, и рубашка, и сорочка — редкие примеры названия одежды с исконно русскими корнями. Я проводил эксперимент — просил описать картинку, на кото­рой были изображены люди в разной одежде. Сорочку называли на порядок реже, чем рубашку. А в магазине люди удивительным образом перестраиваются: приходят — покупают сорочку, выходят — радуются новой рубашке. В общем, основное отличие сорочки от ­рубашки в том, что первое звучит более официально.

Кроме того, сорочки бывают разве что мужскими и женскими. А рубашки сейчас разные: поло, под костюмы, навыпуск, длинные, короткие… Поэтому и само слово шире используется. Но почему так получилось? Почему сорочка ушла в магазины, а рубашка в народ? Сложно сказать.

Отксерить? Или откопировать?

— Как рождаются слова для новых явлений, например для техники?

— Иногда названия заимствуются из языка, откуда пришли сами предметы. Например, «манто» — это французское слово, так в первозданном виде у нас и сохранилось.

А есть слово «ксерокс». Откуда оно? Это просто название фирмы, которая первой стала продавать свои ксероксы в России, и теперь все копировальные приборы, независи­мо от производителя, называются ксероксами. Есть, правда, люди, которым запрещают использовать это слово.

— Учёные-лингвисты?

— Нет, почему же? Лингвисты добрые, они любят слова и любят их изучать. Запрещается говорить «ксерокс» сотрудникам фирм-конкурентов — Canon, например. Поэтому придумали слово «копир». А в Монголии любые ксероксы называются «кэнон», потому что туда первой пришла фирма Canon.

Мы часто забываем, откуда на самом деле произошли те или иные названия. Слово «сланцы» звучит как что-то английское, вроде slip — «скользить». А это российский город, в котором эта обувь изготовлялась. На ней было написано «Сланцы», и люди решили, что так называется предмет. Даже единственное число образовалось: сланец. А кирзовые сапоги, по одной из версий, это сокращение от Кировского завода. И уж совсем мало кто знает, что слово «унитаз» происходит от названия испанской фирмы и на латыни означает «единство».

Новое понятие может быть калькой с иностранного языка — например, «компьютерная мышь». Могли бы позаимствовать слово mouse, но это такой понятный образ: с хвостиком, по столу бегает. Это не только калька, но и метафора. Как и словосочетание «Всемирная сеть». А вот слово «интернет» мы не стали превращать в «междусетье». Кое-кто, правда, пытается, но безуспешно: очень сложно заставить людей говорить по-новому.

— К слову об интернете: там появляются совсем новые слова типа «эмоджи». У них есть какое-то одно значение или они тоже многозначные?

— Тут, конечно, больше единства: интернет-сленг не очень-то локализован. И область проживания пользователей играет не такую уж большую роль.

Недавно в «Фейсбуке» появились новые смайлики: «ха-ха», «удивлён», «возмущён»… И всё равно их ­называют лайками, хотя не все из них лайки. Один мой ­коллега сразу задался вопросом: появятся ли соответствующие английские глаголы? Ведь говорят «I liked your post» в смысле «Я поставил лайк твоему посту». А теперь что? «I wowed» или «I haha’ed»?

— У нашего главного редактора есть телефон-лопата — что-то среднее между обычным смартфоном и планшетом. Производитель назвал это «фаблет». А как на самом деле?

— Да, фаблет, было такое… Мы изучали эти вещи. Ноут­бук и нетбук — чем они различаются? Многие вообще не пользуются такими словами, говорят «компьютер» — и всё. А ведь есть ещё айпад, бук, десктоп, макинтош, планш, планшетник, субноут, субноутбук, даже таблетка. Дело в том, что некоторые фирмы хотят позиционировать свой продукт как уникальный и вводят новое слово, которое иногда приживается, а иногда нет, и это не всегда предсказуемо. «Фаблет», по-моему, не прижился. А «планшет» — да.

Часть названий придумывается самими ­пользователями. Обсуждения перепрошивки, починки всяких гаджетов будто на другом языке ведутся! Например, на некоторых форумах встречаются слова ББ и «зверёк». ББ — это Большой Брат, то есть компьютер. А «зверёк» — планшет, телефон, то, что поменьше. И как я об этом догадаюсь? С bluetooth тоже непонятно, как его по-русски назовут. Блютус, блютуз, блютуш… В английском меньше вариативности. Мы ищем, подмечаем, фиксируем всё это, но ответить на вопрос, как правильно, не можем.

Подстраиваться под нормы? Или нет?

— Вернёмся к примеру с орехом. Вот узнал человек, что арахис не орех, и как ему быть? Называть каштан орехом, перестроиться?

— Нет, перестроиться невозможно. Человек не пере­учи­вается. Я часто с этим сталкивался. Ты сто раз уже выяснил, что предмет называется по-другому, но всё равно говоришь, как привык. Есть психологические эксперименты — наблюдают за человеком, у которого в голове перепутались понятия, названия явлений. И всё, он говорит неправильно. Это ужасно трудно и некомфортно, особенно во взрослом возрасте. В детском — да, человек всё время учится, он привык, что сначала он говорил так, а теперь нужно по-другому. Бывают, конечно, люди, которые очень за собой следят, но в быту это не так уж обязательно. Ну, узнали вы, что арахис не орех, это интересная информация, которая может пригодиться в разговоре с аллергологом, например. Но просто для того, чтобы сходить в магазин или что-нибудь приготовить, переучиваться не нужно.

— И сами вы тоже не перестраиваетесь?

— Нет, никогда. Хотя, как я уже говорил, дома у нас бывают конфликты на эту тему. Позвали как-то гостей. «Ты рюмки достал? — Достал. — Где же достал? — Вот они. — Так это же бокалы». Уже лет семь я занимаюсь бытовой семантикой и всё равно бокалы называю рюмками. И вряд ли перестроюсь. Разве что с ударениями — если выяснится что-то совершенно ненормативное.

Как лингвист и сотрудник Института русского языка РАН я нахожусь в сложном положении. Люди ждут, что я буду говорить так, как в словаре написано. А мне-то как раз интересно, по каким законам язык меняется. В публичной речи приняты нормативные ударения — например, «фо΄рзац». Но тот, кто говорит «форза΄ц», тоже не дурак: это больше соответствует тенденции развития русского языка (например, «абза΄ц»). Вот на этой грани — между принятыми нормами и закономерными тенденциями — и балансируем.

К СВЕДЕНИЮ
Борис Иомдин. Выпускник МГУ им. М. В. Ломоносова, кандидат филологических наук. Заведующий сектором теоретической семантики в Институте русского языка им. В. В. Виноградова РАН. Преподаватель Школы анализа данных Яндекса, доцент факультета филологии НИУ ВШЭ. Организатор лингвистических школ и олимпиад.