История детства. Часть 7

Эволюция детства
(из книги Ллойда Демоза «Психоистория»)

“Шесть последовательных этапов показывают постепенное сближение ребенка и родителя по мере того, как поколение за поколением родители медленно преодолевают свои тревоги и начинают развивать способность распознавать и удовлетворять потребности ребенка…Выделяя эти периоды с разными стилями воспитания детей, следует признать, что психогенная эволюция с неодинаковой скоростью протекает в разных генеалогических линиях… Даже в наши дни есть люди, которые бьют, убивают и насилуют детей. …”

часть 7

Не покидай наш дом…

Фото Олега Козлова.

“- У всего на свете есть начало и конец, сынок… Не сегодня, так завтра наступит и мой конец… Это очень страшно – идти, не зная, куда. И потому не совру – боюсь я смерти… но ты не бойся, сынок!.. Если там, на том свете, нет ничего, то и бояться тогда нечего! А если смерть – это лишь преображение человека, тогда тем более нет основания для страха. Я вернусь в этот мир, вернусь в другом обличье – деревом, травой, птицей, собакой… И всегда я буду с тобой!…Я никогда не оставлю тебя одного! Знай, сынок, что бы тебе ни доставило тепло и радость, – будь то даже простой камень, – это буду я, твой старый дед. Поэтому ты никогда не считай себя одиноким и не бойся одиночества… Об одном тебя прошу – не покидай наш дом, не дай погаснуть нашему очагу!.. Вернется твой отец – он должен найти здесь огонь, кусок мчади и стакан вина. Об остальном он позаботится сам… вот уже неделю мне снятся покойники, а твой отец ни разу не приснился. Значит, жив он! Сохрани ему, сынок, родной дом и доброе имя!.. Будет конец и войне! Войну начинают люди, и люди же положат ей конец. Быть того не может, чтобы война одолела человека… А теперь иди, принеси дров побольше…

В ту ночь я не спал. Дед молчал, не отрываясь глядел на пылавший в камине огонь и чему-то улыбался.”

[…]

“Дедушку хоронили в воскресенье, 4 ноября 1943 года.
Народ стал подходить после полудня. Шли группами – про признаку родства или местожительства. Перед каждой группой следовали плакальщицы и двое детей со стружковым венком в руках.
Мои ближайшие соседки, взявшие на себя все хлопоты по устройству похорон, оплакивали скорее меня, чем деда:
– Несчастный мА-а-льчик, как же ты проживе-ешь один-одине-е-е-шинек, сирота бе-е-едненький!…
Я стоял у дверей с черной повязкой на руке и степенно, без слез и стонов, отвечал на рукопожатия соболезнующих.
– Ты поплачь, поплачь, Гогита, легче станет! – шепнула мне на ухо Маргалита. Я согласно кивнул головой.
Балкон, двор и даже дорога были полны людей. Стояли, судачили, делились новостями, спорили, кое-где даже смеялись…
Вдруг в толпе что-то произошло. Сперва она зашумела, потом наступила мертвая тишина. Люди расступились, и в образовавшемся коридоре показалась лохматая, грязная, с приставшими к шерсти шариками чертополоха Собака. Не глядя на людей, не обращая ни на кого внимания, Собака проследовала через весь двор, поднялась на балкон и заглянула в дедушкину комнату. Не найдя там никого, она вошла в зал, приблизилась к гробу, встала на задние лапы, передними уперлась в тахту, вытянула шею и… замерла. Долго смотрела Собака на спокойное, доброе и красивое лицо деда, потом повернулась, подошла ко мне и молча улеглась у моих ног.
– Слава тебе господи! – вырвалось у кого-то.
И тут я не выдержал, закрыл лицо руками и громко зарыдал.”

Нодар Думбадзе. “Собака”.

Василь Быков. Цена прошедших боев

Василь Быков.

Война обрушилась на страну неожиданно, ее страшные реалии явились для людей внове, не изведанными по прежней жизни, и не могли не шокировать миллионы. В том числе и военных — кадровых командиров и начальников. Постепенно, однако, стало понятно, что война не на один год, что воевать предстоит долго и надо приспосабливаться к экстремальным условиям жизни.

Примерно на втором году войны среди воюющего люда стал складываться своеобразный, импровизированный фронтовой быт. На фронтах, временно не ведших больших боевых операций, ставших в жесткую оборону, появилась какая-никакая надежда выжить, если не до конца войны, не до победы, то хотя бы до конца недели, до ближайшего утра. И люди устраивались — каждый на том месте, куда его определила война. Читать далее «Василь Быков. Цена прошедших боев»

Михаил Герчик. Дядя Ваня

В 1970 году в Москве, в издательстве «Молодая гвардия» вышел мой роман «…Отдаешь навсегда». Очевидно, история молодого человека, жестоко искалеченного даже не войной, а ее эхом — он наступил на мину, ржавевшую в лесу, где некогда шли бои, тронула сердца читателей, потому что вскоре посыпались письма. Сотни, тысячи писем — ни одна моя книга, кроме, может быть, повести «Ветер рвет паутину», не вызывала такой огромной почты. Инвалиды, люди отчаявшиеся, обездоленные, писали о том, что Саша Левашов своим несгибаемым мужеством и волей к жизни помогает им выстоять, справиться со своими бедами. Больше всех было писем из Бобруйска и от бобруйчан, рассыпанных по всей стране. Хотя я прямо не назвал город, по описанию улиц, школы за железнодорожным переездом, мармеладной фабрики, песчаного пляжа на берегу Березины и другим каким-то приметам они безошибочно определяли, где происходит действие книги.

Однажды, разбирая очередную груду писем, — а я старался ответить на каждое, я выудил из конверта листок, вырванный из школьной тетради в клеточку и коряво исписанный химическим карандашом. Прочел, и у меня обмерло сердце, хотя прибыло письмо не из моего родного города, а из неведомого мне Краснодара. Оказалось, что это весточка из далекого прошлого. Она жестоко вырвала мня из моего уютного мирка и опрокинула назад, в детство, которое, казалось, уже стало забываться за дымкой лет, восстановив прервавшуюся связь времен. Читать далее «Михаил Герчик. Дядя Ваня»

Мартин Хайдеггер. Проселок

Он от ворот дворцового парка ведет в Энрид. Старые липы смотрят вослед ему через стены парка, будь то в пасхальные дни, когда дорога светлой нитью бежит мимо покрывающихся свежей зеленью нив и пробуждающихся лугов, будь то ближе к Рождеству, когда в метель она пропадает из виду за первым же холмом. От распятия, стоящего в поле, она сворачивает к лесу. Близ опушки она привечает высокий дуб, под которым стоит грубо сколоченная скамья.

Далее

Что говорят цветы

Маленький принц. Часть VIII

Очень скоро я лучше узнал этот цветок. На планете маленького принца всегда росли простые, скромные цветы — у них было мало лепестков, они занимали совсем мало места и никого не беспокоили. Они раскрывались поутру в траве и под вечер увядали. А этот пророс однажды из зерна, занесенного неведомо откуда, и маленький принц не сводил глаз с крохотного ростка, не похожего на все остальные ростки и былинки. Вдруг это какая-нибудь новая разновидность баобаба? Но кустик быстро перестал тянуться ввысь, и на нем появился бутон. Маленький принц никогда еще не видал таких огромных бутонов и предчувствовал, что увидит чудо. А неведомая гостья, скрытая в стенах своей зеленой комнатки, все готовилась, все прихорашивалась. Она заботливо подбирала краски. Она наряжалась неторопливо, один за другим примеряя лепестки. Она не желала явиться на свет встрепанной, точно какой-нибудь мак. Она хотела показаться во всем блеске своей красоты. Да, это была ужасная кокетка! Таинственные приготовления длились день за днем. И вот однажды утром, едва взошло солнце, лепестки раскрылись.

И красавица, которая столько трудов положила, готовясь к этой минуте, сказала, позевывая:

— Ах, я насилу проснулась… Прошу извинить… Я еще совсем растрепанная…

Маленький принц не мог сдержать восторга:

— Как вы прекрасны!

— Да, правда? – был тихий ответ. — И заметьте, я родилась вместе с солнцем.

Маленький принц, конечно, догадался, что удивительная гостья не страдает избытком скромности, зато она была так прекрасна, что дух захватывало!

А она вскоре заметила:

— Кажется, пора завтракать. Будьте так добры, позаботьтесь обо мне…

Маленький принц очень смутился, разыскал лейку и полил цветок ключевой водой.

Скоро оказалось, что красавица горда и обидчива, и Маленький принц совсем с нею измучился. У нее было четыре шипа, и однажды она сказала ему:

— Пусть приходят тигры, не боюсь я их когтей!

— На моей планете тигры не водятся, — возразил Маленький принц. — И потом, тигры не едят траву.

— Я не трава, — тихо заметил цветок.

— Простите меня…

— Нет, тигры мне не страшны, но я ужасно боюсь сквозняков. У вас нет ширмы?

«Растение, а боится сквозняков… Очень странно, — подумал Маленький принц. — Какой трудный характер у этого цветка».

— Когда настанет вечер, накройте меня колпаком. У вас тут слишком холодно. Очень неуютная планета. Там, откуда я прибыла…

Сколько лет Маленькому принцу?

Она не договорила. Ведь ее занесло сюда, когда она была еще зернышком. Она ничего не могла знать о других мирах. Глупо лгать, когда тебя так легко уличить! Красавица смутилась, потом кашлянула раз-другой, чтобы маленький принц почувствовал, как он перед нею виноват:

— Где же ширма?

— Я хотел пойти за ней, но не мог же я вас не дослушать!

Тогда она закашляла сильнее: пускай его все-таки помучит совесть!

Хотя маленький принц и полюбил прекрасный цветок и рад был ему служить, но вскоре в душе его пробудились сомнения. Пустые слова он принимал близко к сердцу и стал чувствовать себя очень несчастным.

— Напрасно я ее слушал, — доверчиво сказал он мне однажды. — Никогда не надо слушать, что говорят цветы. Надо просто смотреть на них и дышать их ароматом. Мой цветок напоил благоуханием всю мою планету, а я не умел ему радоваться. Эти разговоры о когтях и тиграх… Они должны бы меня растрогать, а я разозлился…

И еще он признался:

— Ничего я тогда не понимал! Надо было судить не по словам, а по делам. Она дарила мне свой аромат, озаряла мою жизнь. Я не должен был бежать. За этими жалкими хитростями и уловками я должен был угадать нежность. Цветы так непоследовательны! Но я был слишком молод, я еще не умел любить.

Антуан де Сент-Экзюпери. «Маленький принц».

Перевод c французского Норы Галь.

Спасительна ли вера в ложь?

 «Вопрос: Если окажется, что чей-либо авва заражен ересью, то должен ли брат оставить его?

Ответ: Когда действительно окажется, что он заражен ересью, то должно оставить его. Если же его только подозревают в том,— не должно оставлять его и даже узнавать о нем. Ибо тайное известно Богу, а людям — явное» .

Из книги игумена Сергия (Рыбко)  « Спасительна ли вера в ложь?»

Отец Д. приводит из «Лествицы» слова аввы Иоанна Савваита о том, что послушник не должен оставлять старца, даже если увидит его творящим блуд (Сл. 4, гл. 112). Но ко всем ли случаям это относится, и нужно ли это понимать буквально?

— Если прочитать указанную главу полностью, выясняются обстоятельства при которых была дана эта заповедь. К прп. Иоанну Савваиту пришли три юных инока, и всем им он указал разные виды жительства. Первому посоветовал подвизаться в безмолвном месте в повиновении у духовного отца, второму — поступить в общежитие, а третьему — избрать себе наставника, «из всех людей суровейшего и строжайшего, и, укрепившись терпением, ежедневно пить от него поругание и уничижение, как мед и молоко». Именно этому брату на вопрос «если он (этот наставник) пребывает в нерадении, что мне делать?» — старец ответил: «Если бы ты даже увидел, что он блуд творит, не оставляй его». Из контекста видно, что наставление было дано конкретному лицу, нуждавшемуся в крайне суровом наставнике. Мы уже приводили заповедь прп. Пимена Великого немедленно отлучаться от старца, нарушающего нравственное предание Церкви — конечно, если это объективный факт, а не брань смущающих помыслов или бесовских мечтаний. Не думаю, что сам о. Д., или кто-либо из читателей смог бы с пользой проводить жительство в послушании у старца, подверженного смертным грехам. Поэтому замечание о. Д., что «в отношении к нравственным прегрешениям и несовершенствам наставника Святые Отцы всегда призывают послушника к применению принципа икономии» (С. 33), в данном случае совершенно неуместно. Говоря о том, что оставление старца возможно лишь при «нравственных прегрешениях исключительного порядка» (С. 32), неужели о. Д. не признает таковым исключительным прегрешением впадение в блуд и серьезно призывает в данном случае применять принцип икономии? Читать далее «Спасительна ли вера в ложь?»

Лу Саломе о творчестве Ницше

Лу Саломе, Лу фон Саломе, Лу Андреас-Саломе, Луиза Густавовна Саломе (Lou Andreas-Salomé; 12 февраля 1861 — 5 февраля 1937) — известная писательница, философ, врач-психотерапевт немецко-русского происхождения, деятель культурной жизни Европы к. XIX — нач. XX вв., роковая женщина, оставившая след в жизни Ницше, Фрейда и Рильке.

Трейлер фильма о ней:

Лу Андреас-Саломе

Фридрих Ницше в зеркале его творчества

«Mihi ipsi scripsi!» («Обращаю к самому себе») — не раз восклицал Ницше в своих письмах, говоря о каком-либо законченном им произведении. И это немало значит в устах первого стилиста нашего времени, человека, которому удавалось найти, можно сказать, исчерпывающее выражение не только для каждой мысли, но и для тончайших ее оттенков. Тому, кто вчитался в произведения Ницше, слова эти покажутся особо знаменательными. Ведь, по сути, он и думал, и писал только для себя, и только самого себя описывал, превращая свое внутреннее «я» в отвлеченные мысли.

Если задача биографа заключается в том, чтобы объяснить мыслителя данными его личной жизни и характера, то это в очень высокой степени применимо к Ницше, ибо ни у кого другого внешняя работа мысли и внутренний душевный мир не представляют такого полного единения. К нему наиболее применимо и то, что он сам говорит о философах вообще: все их теории нужно оценивать в применении к личным поступкам их создателей. Он выразил эту же мысль в следующих словах: «постепенно я понял, чем до сих пор была всякая великая философия — исповедью ее основателя и своего рода бессознательными, невольными мемуарами» («По ту сторону Добра и Зла»).

Этим я и руководствовалась в своем этюде о Ницше, набросок которого прочла ему в октябре 1882 года. К самому «учению Ницше» я еще тогда не приступала. Читать далее «Лу Саломе о творчестве Ницше»

Дмитрий Цвибель. Мой папа

Председатель Петрозаводской еврейской религиозной общины Дмитрий Григорьевич Цвибель вспоминает о своем отце

Мардух-Гершл (Григорий) Цвибель родился в Бобруйске в 1907 году.

Советское время никак не располагало к откровенным разговорам. Даже в семье родители мало рассказывали детям о прошлой своей жизни. Так многие и ушли, не оставив свидетельств. А эпоха была полна событиями необычайно трагичными, оставила рубцы, которые еще не скоро заживут. Даже поколение, родившееся уже после этих катаклизмов, ощущает их влияние, и, может быть, только наши дети смогут освободиться от разрушительных последствий происходившего. Но для этого нужна память, память о том, что было, чтобы попытаться разобраться в причинах, породивших столь чудовищную эпоху.

Но кроме эпохальных событий существовала и обычная жизнь обычных людей. Они не выбирали себе эпоху и жили, работали, растили детей. У них были свои горести и радости, отчаяние и надежда… Я хочу рассказать о своем отце, прежде всего, для себя и для того, чтобы оставить свидетельство своим детям. Рассказать то, что сохранила моя память, что удалось восстановить по рассказам знавших его. Это не биография, скорее – это отдельные эпизоды, впечатления, общий образ, бесконечно дорогой для меня.

Родился папа в 1907 году в Бобруйске, уездном центре Минской губернии, присоединенном в 1793 году к России от Польши в качестве местечка. В начале XIX века здесь была построена крепость, в которой евреям было запрещено строить какие бы то ни было здания. По переписи 1897 года из общего числа жителей в 34336 человек 20760 были евреи. В то время Бобруйск был центром белорусского еврейства: там находились многочисленные ешивы, талмуд-тора, два мужских народных училища (в одном ремесленное отделение), два женских общеобразовательных и одно женское профессиональное, известное книгоиздательство Яакова Гинзбурга. Бобруйск был и одним из центров Бунда. Наиболее распространенными занятиями евреев были изготовление одежды, земледелие, торговля продуктами сельского хозяйства. Папин отец был столяром. В детстве папа, имея хороший голос, пел в синагоге. В 1914 году община собрала деньги, и папа поступил в местную гимназию. Он очень гордился этим и учился охотно. Сколько он там проучился, не знаю. Помнил папа немцев, которые платили за постой.

Папины старшие сестры Блюма и Зельда, одна в 1910, другая в 1911 году уехали в Америку. Сначала их женихи поехали туда «на разведку» в трюмах каких-то, очевидно, грузовых пароходов, затем вернулись, поженились и увезли их в Нью-Йорк, поселившись в Бруклине и в Бронксе под фамилиями Горелик и Турецки. Папин старший брат Зяма в 16 лет ушел из дома, и как папа ни пытался его найти впоследствии, не смог. Читать далее «Дмитрий Цвибель. Мой папа»

Родиться в Бобруйске

За четыре с половиной года, с тех пор как раввин Борух Ламдан с семьей приехал в Бобруйск, сделать удалось немало. Идет реконструкция синагоги, собирается миньян, члены общины получают кошерное питание

Раввин Ламдан отлично осознает, что город, где ему выпало быть посланником Любавичского Ребе, — непростой, с глубокой еврейской историей и богатыми традициями. И даже река Березина, на берегу которой стоит Бобруйск, берет начало не где-нибудь, а в Любавичах. Значит, в эти воды когда-то окунались любавичские цадики. Об этом в фундаментальной статье Ильи Карпенко о еврейском Бобруйске.

Бобруйский раввин Борух Ламдан с сыном на руках. Фото Натальи Мякиной.
Бобруйский раввин Борух Ламдан с сыном на руках. Фото Натальи Мякиной.

Если бы вы имели счастье родиться в Бобруйске, вы бы поняли, что такое Театр. А что такое Театр? Это все, как в Жизни, только чуть-чуть красивее…

Бобруйск жить не мог без ярких, многоцветных декораций. Бобруйск любил красить небо в цвет Мечты, траву – в цвет Любви, а дома – в цвет Надежды. Население города составляла неповторимая театральная труппа — балаголы и сапожники, портные и медики, столяры и парикмахеры, извозчикии портные, ассенизаторы и сумасшедшие…

(Леонид Коваль «Стон»).

Этот город выделяется даже среди белорусских городов и местечек, всегда отличавшихся большим еврейским «контингентом». Судите сами, например, в 1932 году из 62 тысяч жителей города 40 тысяч приходилось на еврейское население. И тенденция сохранялась всегда: в разное время евреи составляли значительную – до 70 % и более – часть бобруйских жителей. Сегодня их здесь много меньше, чем когда-то. Но они есть! И еврейская жизнь в славном городе Бобруйске, к счастью, не замерла. Читать далее «Родиться в Бобруйске»