Люди начинают ориентироваться только на мышление, а оно не пахнет, не звучит, не имеет цвета.
Человек способен качественно определять более 17 тысяч запахов и лишь 73 болевых ощущения. Зачем же человеку столь развитой обонятельный механизм? Не является ли он в известном смысле рудиментом для представителя современной цивилизации? Обоняние с развитием технологии, некогда признаваемое атавизмом, станет незаменимым средством познания мира. Человечество открывает для себя мир запахов на новом витке. Этот факт должен быть осмыслен философией.
В выражениях «аромат прошлого», «дух времени» работают пустые конструкции, которые может каждый заполнять на свой вкус. Слов, какие есть для ушей (устная речь) и для глаз (письменная речь), для носа нет. В то же время обонятельные впечатления гораздо четче означены в элементарном двоичном коде, чем сложные зрительные или слуховые.
Платон, Аристотель и Декарт подразделяли мир на внутренний и внешний и создали концепцию разума, который способен познать мир и самое себя, не прибегая к помощи тела, сенсорного аппарата, эмоций или воображения. Это убеждение, унаследованное всей европейской философской традицией, оказывается ложным. Декарт, Кант и вся аналитическая и формальная философия вплоть до Хомского оперировала подобными представлениями о бестелесном разуме. Еще в 40-е и 50-е годы XX века полагалось, что разум независим от тела. Опираясь на идеи искусственного интеллекта, формальной логики и лингвистики, мышление можно описать посредством формальной системы символов. Эмпирические результаты такого подхода привели к возникновению во второй половине 70-х годов когнитивистики второго поколения, которую иначе можно назвать телесной. Когнитивистика второго поколения отстаивает связь понятий и разума в целом с телесностью и наличие когнитивного бессознательного.
Исходя из этого, проблема языковой кодировки обоняния выступает в новом свете. То, что большинством людей оценивалось как недостаток этого способа чувственного восприятия, оказывается огромным достоинством для литературы: бесконечный поиск образов и аналогий для передачи обонятельных ощущений может превратиться в чрезвычайно многогранную и убедительную риторическую стратегию. Во многих языках слово «слышать» означает и восприятие звуков и восприятие запахов. Но с другой стороны – нет ни одного музыкального произведения на тему запахов. Зрительные образы музыка пытается живописать. Перед запахами же композиторы пасуют. Музыка – победа над случайным, запах – торжество случайности. Ноздри – одни из главных человеческих органов. Но орган этот, данный человеку природой, воспитывается, как и все прочее, культурой: «кому и горький хрен малина, кому и банманже – полынь».
Очевидно, что обоняние вполне законно может стать объектом разнообразных изысканий в областях:
– биологии и медицине, где проводятся фундаментальные исследования;
– нейрофизиологии, которая может изучать сам по себе перцептивный аппарат, тот факт, что обонятельные рецепторы приходят в непосредственное соприкосновение с объектом восприятия и нервные окончания ведут не к высшим центрам головного мозга, а к его самой архаической части – обонятельному центру продолговатого мозга;
– в химии и физике, которые могут обращаться к проблеме сенсорного разграничения, исследовать возможность обонятельного континуума, заниматься вопросами таксономии или создавать молекулярные сенсоры, так называемые искусственные носы; в этих областях науки всевозможные исследования направлены на создание искусственных эквивалентов натуральных ароматов для пищевой и парфюмерной промышленности;
в психологии и сексологии, где исследуются сильные эмоциональные реакции, в особенности эффективность обоняния в качестве «пускового механизма» памяти, а также фактор обоняния при выборе партнера(проблема феромонов).
В лингвистике остро ставится вопрос о лексиконе, то есть о словесной кодировке обонятельных феноменов, о пресловутой недостаточности терминологии. Mассовая культура в последнее время столь сильно занимает новооткрытая область ароматерапии, а также применение и значение духов и их реклама.
Возможность восприятия запахов сопоставима со зрением и слухом. Ни в одном из языков мира нет классификации запахов, подобной цветовым классификациям. Этнолингвистика регулярно описывает цветовые классификации, включающие множество терминов, распределенных на несколько групп в соответствии с небольшим числом базовых категорий. Бессмысленно искать подобные исследования в области запахов; возможно, это связано с недостатком воображения у ученых, но скорее всего, дело в том, что такую работу было бы просто не о чем писать. Семантического поля запахов не существует. Понятие запаха включает лишь общие термины для таких субкатегорий, как «зловоние» и «благоухание». Для нашего представления о различных запахах в энциклопедиях нет специального раздела, оно разбросано по всем тем категориям, референты которых обладают обонятельными характеристиками.
Как говорит известный немецкий философ Георг Зиммель, обоняние в отличие от всех других чувств, столь «высоких» как зрение и слух, и столь же низменных, как вкус, осязание, – дает поляризованные впечатления, оно пристрастно. Запахи относятся к одной из двух категорий: либо они хороши, либо плохи. Это простейшая бинарная классификация. Современный английский исследователь Ханс Риндисбахер считает ее жесткой биполярной классификацией притяжения и отталкивания – как смерть и любовь – и, ссылаясь на Фрейда и его психологию культуры, символически интерпретируя их как Эрос и Танатос. В центре внимания Риндисбахера находятся аспекты коммуникации и репрезентации, и мы различаем здесь два важнейших связующих звена. Первое из них – область взаимодействия между чувственным восприятием и его языковой кодировкой. Говоря языком нейрофизиологии, обонятельный анализатор трансформирует представления чувственные в представления понятийные, которые обладают сходными характеристиками вне зависимости от разных способов чувственного восприятия. Продуктом этих понятий обычно является язык. Наиболее подходящая для этой области взаимодействия языковая модель – референциальная, связывающая языковые выражения (с обонятельной семантикой) и внеязыковую действительность.
Вторая область взаимодействия находится внутри самого языка. Речь идет о диалоге на тему обоняния, происходящим между автором и читателями. В этой области отправной точкой является не сырая сенсорная информация; задача автора состоит, скорее, в том, чтобы косвенным образом, посредством языка, активизировать обонятельный опыт читателя. Ему, конечно, придется полагаться на сенсорную информацию, но на информацию уже существующую в памяти или воображении читателя, основанную на его опыте, воспоминаниях, переживаниях и т.д., ну и, разумеется, на свое умение описывать и пробуждать в читателе эти ощущения.
Современного человека шокируют и кажутся невыносимыми для его чувств бесчисленные вещи, которые менее разборчивые и нежные натуры принимают без какой-либо реакции подобного рода. Этим, должно быть, объясняется тенденция современного человека к индивидуализации и возросшая персональность и избирательность его связей. Изолирующий эффект обонятельного отвращения, которым мы обязаны утончению наших чувств, усиливается здесь вот еще чем: нюхая что-нибудь, мы втягиваем это впечатление или этот объект, источающий запах, так глубоко в себя, в наш центр, мы, так сказать, ассимилируем его с собой посредством витального процесса дыхания так полно, как это не бывает ни с одним другим чувством, кроме тех случаев, когда мы едим. Обоняя атмосферу другого человека, мы воспринимаем его самым интимным образом; он, так сказать, проникает в виде воздуха в самую сердцевину наших чувств, и понятно, что при повышенной раздражимости по отношению к обонятельным впечатлениям вообще, это не может не приводить к селекции и дистанцированию, которое образует в определенной мере одно из чувственных оснований социологического резерва современного индивида.
«И когда я шел из своего уединения и впервые проходил по этому мосту, я не верил своим глазам, непрестанно смотрел и наконец сказал: «Это – ухо! Ухо величиною с человека!». Я посмотрел еще пристальнее: и действительно, за ухом двигалось еще нечто, до жалости маленькое, убогое и слабое. И поистине, чудовищное ухо сидело на маленьком, тонком стебле – и этим стеблем был человек! Вооружась лупой, можно было даже разглядеть маленькое завистливое личико, а также отечную душонку, которая качалась на стебле этом. Народ же говорил мне, что большое ухо не только человек, но даже великий человек, гений. Но никогда не верил я народу, когда говорил он о великих людях, – и я остался при убеждении, что это калека наизнанку, у которого всего слишком мало и только одного чего-нибудь слишком много», – так пишет о злобных односторонних гениях Ницше в своем «3аратустре», имея в виду, возможно, своего бывшего кумира Вагнера. Таков Гренуй, гений обоняния.
Запахи нельзя адекватно описать, рационализировать. Но описывает ли их Зюскинд? Запахи как таковые. Вообще, интересны ли ему сами запахи? Является ли запах сквозным героем романа «Парфюмер»? Никто напрямую не описывает такие абстрактные вещи, как ощущения. Здесь на сцену выходит поэтика обоняния, а точнее сказать, поэтика олфакторного дискурса. Т.е. слов, включенных в обслуживание обонятельной сферы.
Слова, обозначающие запахи, красивее самих запахов. Главное – слова, номинирующие запах.
И все же скажут: запах и слово принципиально несводимы. Может быть, когда-нибудь будут выпускать ароматические книги. А нынче, что бы ни передавалось словом, обречено на то, что слово будет всегда главным героем. На примере «Парфюмера» это особенно рельефно заметно. В широком смысле примером этого является вся мировая литература. Обоняние – наиболее «животное» из всех человеческих чувств. Запахи действуют на человека на сугубо физиологическом уровне. Но эта мысль о литературной заблокированности обоняния остается открытой. Литература, «Парфюмер» в частности, оспаривают такую установку.
Для Гренуя нос – главный гносеологический инструмент. Для него обоняние – способ изучать и осваивать реальность, запоминать ее, классифицировать. Это как бы его сознание. В данном контексте по-особенному звучит факт того, что у Гренуя нет своего запаха. Это – метафора неспособности к рефлексии (а последняя – свойство исключительно человеческое). Так Гренуй выступает в качестве животного уже на других основаниях.
У Шеллинга и Гегеля была идея о том, что у каждой вещи есть свой дух, что дух способен выражаться в материи. Запах – переходная субстанция между материей и духом. Способ для материи выражать себя в чем-то более летучем. Запах – душа предметов, но душа сугубо телесная. Запах не способен передать качеств интеллекта или этического сознания, но может сказать о физиологических проявлениях человека (чем-то болен, любит сельдерей и т.д.) Правда, тела весомее правды разума!
Здесь Зюскинд как раз и выходит на телесно ориентированную современную французскую философию.
Другие органы чувств наводят тысячи мостиков между людьми; те неприятные впечатления, которые были ими вызваны, они могут вновь компенсировать приятным, и переплетение этих чувств придает окраску отношениям между людьми. Обоняние, в противоположность этому, может быть названо диссоциирующим чувством. Обонятельный шок будет возрастать прямо пропорционально массе, в которой он происходит. Уже в силу этого факта утончение культуры означает тенденцию в сторону индивидуализирующей изоляции.
С.М.Климова сопоставляет учение русского религиозного философа В.Соловьева о Софии с романом Патрика Зюскинда. В фабуле романа она обнаруживает код концепции «сакрального любовничества» В.Соловьева, описанный им в «Софии». Более того, детальное рассмотрение логики романа о герое, живущем в системе олфакторного мышления, неожиданно обнаруживает схожесть с логикой мысли Соловьева.
В романе «Парфюмер» его герой Гренуй является образчиком «избранничества». Он изначально не от мира сего. На нем – клеймо отсутствия запаха тела. От него отказываются кормилицы со словами: «он дьявол, потому что от него не пахнет». И аббат Террье, просвещенный ум восемнадцатого столетия, взяв ребенка на руки, также приходит в ужас от его не пахнущего тела. Рационализм бессилен перед ощущением ужаса непонятого. В данном случае стерильное младенческое тельце вызывает ужас. Запах напрочь отсутствует в ребенке.
Запах в нашем мире приобрел некий культурный код, сопровождающий мир божественный и дьявольский. Боги греков пахли ладаном и миррой. В христианстве благоухали святые мощи, иконы. Все это – олфакторное восприятие мира человеком. Аналогично восприятие дьявольского присутствия – появление сопровождается запахом серы, гниения, сырости, разложения. Олфакторная классификация горнего мира связана с позитивным мироощущением, мир преисподней – с ощущением страха и смерти.
Однако только в мире человеческих предрассудков люди могут расцениваться как дьявольские существа. В христианском сознании ничто подобное не имеет место. Гренуй с помощью запаха девственного тела стремится получить всеобщую любовь. Желание любви равносильно желанию стать богом – получить запах всеобщей любви к себе людей. Парфюмер совершает над природой акт отнятия духа из плоти. Он физически уничтожает природу, живую плоть ради капли «духов». Страницы романа, посвященные описанию изъятия масел из жиров животных, трав, цветов приводят к аналогии этого процесса с убийством.
Цветы – как живые дети, которых миллионами уничтожают ради капли масла. Гренуй убивал девушек, как собак или цветы. Парфюмер, извлекая из тел запахи, совершает не более кощунственное деяние, чем Соловьев, извлекавший из формы дух, в стремлении к совершенству. В этих двух произведениях мы наблюдаем гипертрофию одной из сторон человеческого существования. И там и там мы наблюдаем уход от христианского мировоззрения. Зюскинд распространил зону олфакторного контакта на более широкую зону городского общества. Запахи его герой сумел употребить для командования множеством людей. Это и есть власть, притом власть абсолютная. Она составляет цель безумного героя.
Гренуй чувствует себя богом и желает, «чтобы его империя благоухала. И он властно шагал по распаханной целине и сеял разнообразные ароматы. И Великий Гренуй видел, что это хорошо, весьма хорошо». В этой метафоре присутствует очевидный библейский подтекст. Искусственные ароматы играют свою социологическую роль, совершая своеобразный синтез в области обоняния. Духи совершают посредством носа то же самое, что и другие украшения посредством глаз. Духи перекрывают личную атмосферу, заменяют ее объективной и одновременно привлекают к ней внимание. Аромат духов, создающий фиктивную атмосферу, будет приятен любому, он представляет собой социальную ценность. Духи должны нравиться независимо от человека, должны радовать. Ароматические вещества сейчас применяются практически везде. В современном обществе запах стоит денег, тем более приятный запах. Запах говорит о новой жизни, новых целях и ценностях в ней.
В конце работы нам представляется важным отметить два момента. Метафора – наилучшее средство осмысления сложных перцептивных и мыслительных процессов. Лишь с помощью новых, более фундаментальных понятий мы можем осознать нечто столь многослойное, как риторические и мыслительные стратегии, используемые при описании обоняния в художественной литературе. Инференция (т.е. догадка, предположение) и резонанс есть всего лишь дальнейшие метафоры для литературной репрезентации обоняния. Смысл текста возникает как нечто сложносоставное, как наложение друг на друга разнообразнейших систем отсчета, зачастую не имеющих ничего общего с тем способом чувственного восприятия, который они призваны выразить.
Текстовые модели, которые мы обнаружили в романе Зюскинда, могут способствовать упрочению и расширению связей между обонянием как природным феноменом и той ролью, которую оно играет в культуре – ролью все более сложной и требующей все более глубокого теоретического осмысления. Разнообразные способы осмысления обоняния в дальнейшем передвинутся с теперешних маргинальных позиций в литературе, лингвистике, эстетике и прочих гуманитарных областях на подобающее им центральное место в культурологических концепциях. Обоняние не будет больше нуждаться в моделях для осмысления, а само станет моделью для новых исследований в рамках граничащих друг с другом естественнонаучных и гуманитарных дисциплин.
По словам Гегеля, человек мыслит не только словами, но и звуками, художественными образами, запахами. В более широком смысле, весь мир – запах. Он так же призрачен, летуч, многообразен. Но стоит перестать вдыхать (дышать), как все исчезнет.