Что общего у современной России со сталинскими временами и эпохой Золотой Орды? Полная версия лекции политолога Дмитрия Орешкина «Сталин и Золотая Орда: миф евразийства в путинском «русском мире» в Клубе «Открытая Россия» в Лондоне. Материал обширен и публикуется в двух частях. В первой части собственно лекция, во второй — ответы на вопросы.
Максим Дбар:
— Вы говорите, что у российской государственности две основы: азиатская, более отсталая, и европейская — более прогрессивная и более эффективная. Почему за последние 300-400 лет в силу эволюционных преимуществ более эффективная европейская основа не вытеснила более отсталую азиатскую?
Дмитрий Орешкин:
— Во-первых, смысл моего выступления был как раз в том, что у меня нет претензий к азиатам. У меня есть претензии к кочевой культуре. Вот есть доминанта кочевая. Почему этого не произошло? На самом деле это произошло. За 300 лет романо-германского, европейского «ига» Россия очень быстро поднялась именно в европейском направлении. Но это сопровождалось серьезными диспропорциями.
В частности, благодаря этому европейскому росту произошел огромный всплеск демографии. И благодаря открывшемуся рынку был огромный спрос на трудопредложение. Благодаря выходу из крепостной зависимости у крестьян появилась серьезная заинтересованность в том, чтобы развивать свое хозяйство. Соответственно, появилось неравенство — появились кулаки, которые эффективнее вели свое хозяйство. И появились «лузеры» этого процесса — бедняки, байбаки.
Эти люди ушли в город. Город их принять не смог, и, мне кажется, это очень важная социологическая проблема. Потому что в деревне каждый человек на виду, под контролем микросоциума.
Все знают, у кого какие замашки, кто кого может убить или побить. Деревня — саморегулирующийся мир, довольно жестко регулирующий, а в городе человек попадает в анонимную среду. Над ним нет никого, кто за ним следит. Деревенского мира там нет. Он попадает в город неквалифицированным, дезадаптированным. Он видит всю несправедливость. Эти люди живут впятером в одной комнате. За работу им платят мало, потому что труд неквалифицированный. Одного человека можно выгнать и взять на его место точно такого же. И у люмпен-пролетариата из предместий есть, как мне кажется, неизбывная тоска по справедливости.
Потом к ним приходят люди и начинают объяснять, что когда все будет равным у всех, когда не будет богатых и бедных, ты заживешь значительно лучше. И человек эту пропаганду воспринимает легко, потому что он был вырван из прежнего мира и не адаптирован в новом мире.
Мне представляется очевидной связь с тем, что происходит в Северной Африке. Огромное количество вчерашних крестьян приезжают в Триполи или Каир, селятся в городских предместьях. Неквалифицированные, дезориентированные и легко воспринимающие пропаганду исламизма.
Исламские революции кажутся мне очень похожими на нашу революцию 1917 года. Но наша революция была на фоне роста. Значительная роль и вина принадлежат государю-императору Николаю Александровичу Романову. Потому что его дед Александр II говорил: «Лучше провести реформу сверху, пока крепостное право не отменено снизу». У него хватило ума, и Россия на это благодарно откликнулась удивительными темпами роста. Но борцы за свободу Александра II убили.
И Николай Романов, Николай II, это очень хорошо помнил. Поэтому, когда настала пора еще дальше двигаться по пути либерализации и удовлетворения растущих городов, он был категорически против.
После революции 1905 года была создана Дума, и думская оппозиция требовала вполне разумных вещей: сделать так, чтобы государь, по английскому образцу, царствовал, но не правил. Она требовала так называемого ответственного правительства. В терминах думских лидеров это значило, что правительство отвечает перед парламентом.
Государь-император воспринимал это как покушение на свою ответственность, на свою царственную роль. И, в этом смысле ему очень помогала императрица Александра, которая говорила, что всех этих гучковых и милюковых надо сослать в Сибирь, потому что они покушаются на династию.
А у нее еще был частный интерес — она родила замечательного сына и воспринимала Россию как собственность государя, и сам государь так ее воспринимал. Но при этом собственность у него была не безграничная. Он не был ханом. У него было царское имение, например, в Эйлатане, в Туркмении, и были государственные земли, на которые он не покушался. И был еще могучий частный сектор, который рос.
Но чем быстрее росла экономика, чем быстрее росли города, тем больше прав они предъявляли для того, чтобы гарантировать свои достижения. Царь, когда отдавал команды о формировании Думы, говорил тем, кто формировал избирательный закон, что этот закон надо построить таким образом, чтобы в Думе были представлены, говоря современным языком, самые лояльные классы, а именно, земледельцы-крестьяне и землевладельцы-помещики. А вот чтобы городов там было поменьше. Причем речь шла не о пролетариате, а именно о буржуазии.
Тогда главным врагом государь были именно буржуа, стремительно растущие города, у которых были бешеные деньги, и они требовали себе все большего внимания. И действительно, они рядились с государем, то есть, торговались с ним. Это было ему совершенно невозможно. Кроме этого, он боялся, что его вульгарно застрелят. Поэтому он предпринимал совершенно глупые безответственные попытки удержать власть всеми силами, и, в результате, доигрался до Февральской революции 1917 года, которая, кстати, была никакой не революцией масс, а революцией элит.
А потом уже во всей своей прелести проявила себя Дума. Там задавали тренд левые популисты, социалисты. Консервативные слои Думы были подавлены риторически. И огромная разрушительная деятельность левых популистов, в частности, в лице Керенского и других министров, привела к стремительному росту инфляции, ухудшению экономической ситуации — и все это на фоне войны. Так что это была революция консервативных низов, которые чувствовали себя проигравшими в этом быстром росте. Рост всегда сопровождается перераспределением ресурсов, и лидеры получают от роста много, а те, кто ниже, получают от этого меньше. Разрыв очень велик. В частности, это сопровождается ростом городов. Село начинает чувствовать себя обиженным по отношению к городам.
А на селе есть огромный избыток населения. Почему Столыпин пытался переселять русских крестьян из центральной России в Сибирь и Туркестан? Потому что был дефицит пахотных площадей. Но население растет, а площади остаются те же самые.
А большевики подключились с довольно бессовестной пропагандой. Ведь на самом деле объем помещичьего землевладения не прошел 10% от общих запасов земли. Абсолютное большинство земли принадлежало крестьянам, но в большей части успешным, то есть кулакам.
Оттого, что землю отобрали бы у помещиков, лучше жить заведомо не стало бы. Ее было немного, но использовалась она гораздо более эффективно — потому что использовались современные технологии.
И вот эта довольно забубенная и безответственная пропаганда нашла себе горючий материал, который даже после ошибочных решений Николая и после безответственного поведения Думы все равно был в меньшинстве.
Ведь произошло очень простое явление — разгон Учредительного собрания. Было решено в рамках законности организовать Учредительное собрание и там решить будущее России.
Было понятно, что в «Учредилке» большевики окажутся в меньшинстве. Большевики с помощью вооруженных матросов разогнали Учредительное собрание. Город Петербург поднялся на мирные протесты и был расстрелян из пулеметов. Все, произошел военный перехват власти.
А после этого началась ситуация чудовищного ухудшения экономики, чудовищной пропаганды и чудовищного насилия.
Только засчет насилия «оккупационный» режим большевиков и удержался в России. За счет насилия и совершенно бессовестной пропаганды. Когда люди умирали с голоду, вся пресса была полна сообщений об успехах советского сельского хозяйства и экономики.
Вся страна хором спасала «Челюскина», в то время как миллионы людей умирали с голоду, и об этом никто не знал.
Это гораздо хуже, чем та смертельная стыдная болезнь, о которой пишет Алексей Константинович. Чудовищная страница в нашей истории, но она есть… куда деться?
Вопрос из зала:
— «Смутное время» звучит, как будто это натуральная эволюция, как будто так все и должно произойти в итоге. По вашему мнению, возможно, что один преемник будет сменяться другим преемником, и элиты сменятся, но структура останется той же? И в итоге мы все ближе и ближе будем двигаться к состоянию Северной Кореи.
Дмитрий Орешкин:
— Нет никакой предначертанности. Я бы был очень разочарован, если бы из моего доклада можно было бы сделать вывод о том, что все понятно и будущего нет. Есть субъективный фактор, есть личности, которые могут в эту ситуацию вмешаться. Если даже будет преемник — кстати, это не самый плохой вариант, во всяком случае без кровищи, — то этот преемник будет вынужден проводить какие-то реформы, хотя бы для того, что бы обеспечить паритет вооруженных сил.
И при этом есть глубоко презираемый и третируемый в СМИ Запад, который все-таки дает пример мирного эволюционного развития, в том числе и в смысле территориального дележа.
Но я не очень верю, что у наших элит хватит ума, доброй воли и ответственности для того, чтобы так себя повести. Для того, чтобы провести реформы, надо быть или таким наивным человеком, как Горбачев, который думал, что он удержит ситуацию под контролем, или таким отчаянным человеком, как Гайдар с Ельциным. И тот, и другой сгорели. И тот, и другой в глазах общественного мнения — глубоко третируемые, презираемые то ли идиоты, то ли предатели.
На самом деле они сделали очень многое, но не то что бы их труды пропали даром. Нет, наша экономика гораздо лучше и наше общество гораздо лучше, при всех его недостатках.
Но если приведется преемник, он волей или неволей (если он рационален) будет вынужден проводить оптимизацию этой системы. Другой вопрос, что преемник-то может быть и иррациональным. Вполне может быть, что власть перейдет к условным «черным полковникам», потому что очень сильна интенция в наших элитах, что Горбачев был трус и дурак, и если бы он пару раз стрельнул из пулемета, вся эта московская публика разбежалась, и Советский Союз и дальше бы сиял на небосклоне.
Может, и сиял бы, но тогда уже всем было понятно, что так жить нельзя — от чекиста и до члена ЦК партии до последнего водопроводчика было понятно что приехали. А вот сейчас пока еще нет такого ощущения, что приехали.
Поэтому мне кажется даже более вероятным, что преемник попытается завинчивать гайки и может действовать жестче, чем Путин. Во всяком случае, силовое крыло хотело бы видеть страну по сталинскому образцу, единым военным лагерем.
Там есть люди, которые искренне полагают, что надо заткнуть рот всем слишком умным, что надо ввести прямое военное управление, и все будет окей. И эта система ценностей аксиоматична, с ней трудно спорить. Они могут проиграть спор не тебе, потому что они твою логику не воспринимают, а только реальности. То есть тогда страна будет идти вниз до той поры, пока не станет очевидно, что приехали.
Я надеюсь, что именно благодаря большей продвинутости нашего общества, большей информационной открытости, — потому что мы можем говорить то, что считаем нужным, и это в стране даже позволяется, — процесс осознания произойдет раньше.
В Советском Союзе мы 70 лет к этому шли, хотя в принципе можно было бы осознать еще в 32-м году, когда были достигнуты чудовищные экономические результаты. Не осознали, потому что об этом не говорили, это не обсуждали. Сейчас я думаю, это произойдет быстрее. Поэтому теоретически все может быть. А практически — как бы преемник не оказался покруче Владимира Владимировича.
Вопрос из зала:
— Вы сказали, что наблюдаются некоторые сходства между господином Сталиным и Путиным. Товарищ Джугашвили был известен созданием культа личности. Каковы варианты развития событий, как возрождение знаменитой фразы: «Спасибо товарищу Путину за наше счастливое детство!»
Дмитрий Орешкин:
— Так это уже есть. Путин будет вежливо отбрыкиваться, ему это будут навязывать. Уже не кто иной, как господин Володин, сказал, что есть Путин — есть Россия, нет Путина — нет России.
Между прочим, так оно и есть. Поскольку на него все замкнуто в рамках вождества, велики шансы, что и государственная система распадется. В этом смысле Путина к этому подталкивают.
Почему-то принято считать, что Путин такой нехороший. А я думаю, что в значительной степени его сделали, его привели к этой ситуации. Когда на выборах все нотабли, все региональные лидеры поняли, что он сильный человек, они стали под него подстраиваться — даже без особенного давления с его стороны.
И тут надо быть человеком величайших духовных качеств и силы, чтобы не поверить в то, что ты действительно какой-то выдающейся.
Все говорят, что ему везет, что он сильный, что он нагнул Обаму, он поднял Россию с колен. И мне кажется, что Меркель права, когда она говорит, что Путин живет в какой-то своей реальности.
Он же действительно теряет берега. Я бы на его месте потерял через две недели, если бы вся страна от Калининграда до Владивостока говорила мне, какой я умный. Если бы он ушел через два срока, он бы остался в памяти России как великий президент. Ему простили бы и Беслан, и «Норд-Ост», и подлодку «Курск», и отжатие собственности, потому что в принципе он шел в более или менее в правильном направлении.
Третий срок — это уже слишком. И, конечно же, сейчас будет игра с этим «спасибо товарищу Путину за наше счастливое детство». Уже ведь так и говорят по телевизору. Хотя он как бы говорит: «Ну что вы, о чем вы…».
У того же Пушкина в «Борисе Годунове», помните, в самом начале бояре обсуждают, что будет, и один князь говорит другому: «Узнать немудрено… Борис еще поморщится немного, что пьяница пред чаркою вина, и наконец по милости своей принять венец смиренно согласится». Смиренно согласится стать отцом всех народов — а куда денешься?
Вопрос из зала:
— Неважно, какой будет смена власти. Предположим, к власти придет условно прозападный, либеральный элемент. Достаточно ли будет сил у демократического государства после смены власти, после смены курса? Насколько хватит сил, чтобы избежать отката к железной руке в условиях, когда люди не привыкли к демократической смене власти?
Дмитрий Орешкин:
— Я не знаю ответа, потому что достаточно или не достаточно — это только на практике выясняется. Сейчас этого элемента стало значительно больше, чем в советские времена. Вот те самые 15% (100 минус 85 — получается 15) — от них требуется огромное мужество, чтобы этого не поддерживать, огромная самостоятельность. Просто значительная часть как всегда примыкает к большинству.
На самом деле я думаю, что такой элемент — это не 15%, а процентов 35. Он просто молчит, не хочет отвечать, попадает под влияние пропаганды телевизора. Но тем не менее поразительно, что 15% не соглашается. Ведь если вы возьмете 15% от 145 миллионов, — это почти 20 миллионов человек.
Конечно, в основном это горожане, образованные люди, состоятельные. Вам, наверное, будет интересно узнать, что у 14% моих соотечественников есть иностранные паспорта. Интересное совпадение: то есть они могут выехать за границу, у 9% есть долларовые счета в банках.
Это меньшинство на самом деле есть, оно не боится высказывать свою точку зрения, что уже хорошо. И вопрос только в том, как оно представлено в элитах. Потому что чем больше я читаю и думаю про прошлое моей выдающейся страны, тем становится очевидней, что на самом деле революция была не народным каким-то проявлением, как нам говорят, а внутриэлитными разборками. Гражданская война — это не война народа против правительства, а это война одной группы элит против другой группы элит с пропагандистским подтягиванием народа в качестве бойцов.
Ну так вот, мне кажется, что чем выше в небеса взлетает идеология и чем дальше она отрывается от реальной практики, тем скорее наступает то, что называется когнитивный диссонанс.
Он уже наступает: люди говорят, да, Путин молодец, Путин поднял с колен, присоединил Крым, но почему за мой счет? И этот червь сомнения начинает шевелится. Год назад он не шевелился. Как долго он будет шевелится, я не знаю, и хватит ли ресурсов? Мне кажется, что ресурсов больше.
Ну и на самом деле Советский Союз существовал 70 лет. Путинская Россия пока живет 15 лет. И если быть совсем откровенными, то это начинается, по крайней мере в моем летосчислении, наверное с грузинской войны, может быть, с мюнхенской речи, — это меньше десяти лет. Так что точно что-то произойдет, на вашем веку — точно.
Вопрос из зала:
— В девяностые годы, в ельцинские — Горбачев не успел, но вот во время этих ельцинских реформ, почему все равно пошли по экстенсивному пути, стали в большой степени использовать нефтедобычу, расширять ее, почему не сумели перейти на интенсивный путь и почему не попытались толком?
Дмитрий Орешкин:
— Может, вы меня осудите, но я думаю, что 90-е годы сильно недооценены. Я не очень понимаю, почему вы говорите про экстенсивный путь, ведь тогда цены на нефть были где-то около 20 долларов и меньше.
На самом деле Зюганов очень сильно критиковал Ельцина за то, что происходит приватизация нефтяной отрасли. Он говорил, что это наверняка отразится в суммарном падении добычи нефти, потому что была крупная советская система добычи, и, как казалось Зюганову, она эффективно работала, а теперь все это раздробят, и добыча нефти упадет.
Но она не упала и не выросла. На самом деле она снизилась, потому что мощности были исчерпаны, нужны были инвестиции, и только с приходом, условно говоря, Ходорковского, который вычистил кадровый состав, который гораздо эффективнее организовал добычу, начался рост — это уже вторая половина девяностых.
А в начале нулевых цены на нефть начали расти, и потом еще быстрее. То есть в девяностые-то годы как раз была интенсификация. Просто об этом никто не скажет.
Я сейчас вам по пальцам назову пять интенсивных технологических революций, которые произошли в 90-х годах: компьютерная революция — с 90-х годов у нас в стране производились счетные машины системы «Искра» в Смоленске, на них работать было невозможно. В 90-х появляются компьютеры, что, кстати говоря, в советскую эпоху было невозможно по определению, потому что любой ксерокс стоял на учете в КГБ, пишущие машинки хотели поставить — какой к черту компьютер, да вы что?
Плюс к компьютерной в конце девяностых произошла революция интернета, плюс революция мобильных телефонов. В советские времена мы стояли десять лет в очереди на телефон, чтобы его в квартире получить, — и тут она была решена. Строительная революция — технологии строительные изменились, началось стремительное жилищное строительство. А самое главное — экономическая революция: рубль стал конвертируемым, появился смысл его зарабатывать, появился смысл его инвестировать, появился класс собственников, появилась экономика, которая откликается на рыночный, платежеспособный спрос. Не то что тихо-мирно из начальства спускается сверху.
Только за счет открытости в Россию притекло сразу несколько технологических революций. А за нулевые годы я как раз никакой такой революции не наблюдаю.
Так что, может быть, я несправедлив, но мне девяностые годы кажутся гораздо более плодоносными для России.
Хотя те люди, которые в советскую эпоху работали на военных заводах (а у нас 80% заводов были военных), и люди, которые работали на шахтах в Донбассе, девяностые годы воспринимают как нечто ужасное. Потому что ребята из Горловки зарабатывали 700-800 рублей в месяц легко — те, которые рубили уголь. Они за год могли заработать на автомобиль «Жигули», мечту любого советского человека. И им этот автомобиль предоставляли без очереди, поскольку они были пролетарии. Точно так же с военными заводами: там было отдельное финансирование, отдельное снабжение. Люди хорошо работали, и все это рухнуло.
И сейчас люди говорят, что мы голодали. Ну да, я тоже, ну, не голодал, но жил за счет гуманитарной помощи в начале девяностых в Москве, как и все научные сотрудники. Но потом кто-то реализовался, кто-то нет. И эти ребята с очень большими претензиями к 90-м годам, потому что они не думают, что нефть упала в цене, они не думают, что уголь перестал так высоко цениться, они не думают, что они зарабатывали деньги, потому что им Центральный Комитет давал, как пролетариату, а не потому что они производили рыночно нужную продукцию. Это как бы их не касается — они жили хорошо, а потом в 90-е годы стали жить плохо, и вот Ельцину нет прощения. Но мне кажется, его очень много в чем можно обвинить, но в том, что он реализовывал экстенсивную модель, — тут я что-то не совсем понимаю вас, честно сказать.
Реплика из зала:
— Автомобильные заводы были закрыты. В общем что-то произошло с промышленностью…
Дмитрий Орешкин:
— У нас когда говорят «промышленность», имеют в виду оборонку. Значит, до революции группа Б — так называемое производство товаров народного потребления — была больше половины в общем производстве ВВП. После революции ее уменьшили до четверти. Это считалось очень хорошо, потому что группа А — это индустриальная мощь.
На самом деле группа А, — как один неглупый школьный учитель сказал: «Запомните, дети, группа А — это Абарона». Производили огромное количество стали, из этой стали производили оружие, которое никуда не продавалось. Соответственно, не было рыночного спроса, потому что негде было продать. Соответственно, в казну не возвращались деньги.
А платить надо было геологам, которые разведывали руду, металлургам, которые её выплавили, инженерам, которые построили эти танки, металлургам, которые сделали этот броневой лист и так далее. В результате все время приходилось подпечатывать фальшивые деньги. Вот это экстенсивное хозяйство — когда денег все больше, а стоят они все меньше.
Когда оказалось, что рынок не предъявляет спроса на эти самые танки… Я, кстати, напомню, что, когда Советский Союз развалился, в нем было 63 900 танков, — это больше, чем у всего остального мира вместе взятого. И они никаким боком не помогли спастись этой замечательной государственной структуре.
Кому, зачем еще раз производить эти танки, еще раз лить этот самый чугун, если людям нечем платить зарплату? Все это схлопнулось. И во всем этом в глазах общественного мнения виноваты, конечно, Ельцин и Гайдар.
Но должны же быть какие-то доброкачественные объяснятели, которые людям, желающим понять, должны говорить о том, что на самом деле это заложено.
Так же, как Смутное время заложено предшествующей традицией, эта экономическая катастрофа была заложена совершенно безумными экономическими приоритетами советской эпохи.
Но об этом люди не хотят говорить. Ну и, соответственно, 90-е годы — это «лихие». Ну и, конечно, пропаганда еще подливает, потому что, по советской традиции, всегда хули своего предшественника и на него вали все вины.
И до сих пор 90-е годы обвиняют, когда надо объяснить, почему у нас какие-то проблемы. Ну не Путин же в этом виноват! Ельцин. Извините, мне кажется, я не совсем ответил на ваш вопрос, но я действительно не вижу признаков экстенсивности.
Реплика из зала:
— Вы ответили.
Дмитрий Орешкин:
— Да? Спасибо.
А вот экстенсивное в советскую эпоху. Что делает Хрущев? Сельское хозяйство провалено. 44 миллиона тонн зерна покупают ежегодно после 1961 года в Канаде, Соединенных Штатах. Притом что у нас самые большие запасы чернозема и всего прочего. Хрущев с целью увеличения производства сельских продуктов осваивает Казахстан, поднимает целину.
Гораздо более простое решение — не отбирать у крестьян то, что они производят, хотя бы половину им оставить. И они бы эту проблему решили.
Я как работник географии помню, как обсуждались в ЦК партии, не в самом высшем, а на уровне экспертов, проблемы интенсификации. Ребята из экономического отдела ЦК говорили: «У нас большую часть картошки производят на частных землях, на приусадебных хозяйствах. А колхозные картофельные поля вроде как ничего не дают». То есть 1% земель, которые в руках у крестьян в качестве подсобного хозяйства по 20 соток на нос, обеспечивает треть всего производства картофеля. И они стали думать про те самые 6 соток поганых, для того, чтобы дать народу эти 6 соток, чтобы тот производил себе картошку. Это в конце ХХ века!
А дать земли в частные руки — это нельзя, это табу. Приезжали голландцы к нам в институт и спрашивали: «Мы не понимаем, почему в Советском Союзе строят эти чудовищные пятиэтажки, а не строят, как у нас в Голландии, частные дома?» И наши люди им говорили: «А у нас земли не хватает». Это голландцам, которые у моря отвоевывают сушу! И даже не понимали, как это смешно выглядит.
Вопрос из зала:
— У меня вопрос исторический. Вы сказали о влиянии кочевой татаро-монгольской культуры на Россию. Я с этим не могу не согласиться, но хотел бы отметить два момента. Первый: если вы когда-нибудь имели возможность осмотреть (на старославянском здесь, наверное, никто не может читать), величайшее произведение и памятник культуры тех времен «Хождение за три моря» Афанасия Никитина… Я не мог не заметить, что Афанасий Никитин очень часто оперирует не столько татарскими словами, сколько арабскими, в том числе цитатами из Корана. Второй момент — это монеты различных чеканок, различных князей, таких, как Дмитрий Донской, Иван III, князь Василий III. Я был удивлен, когда увидел, что на одной стороне этих монет, как правило, надпись на старославянском, а с другой стороны на арабском, в том числе цитаты из Корана. И вот, суммирую свой вопрос: не считаете вы, что Россия так же имела сильное влияние арабской культуры и арабской религии? Если да, в каком виде она сохранилась сейчас?
Дмитрий Орешкин:
— Конечно, считаю. Тот же самый Афанасий Никитин путешествовал не как Плано Карпини — в земли Великого хана. Он путешествовал южнее, как раз в Иран и до Индии. Естественно, он оттуда привез и свои языковые соображения и религиозные тоже.
Я меньше всего хотел бы, чтобы от моих слов осталось ощущение, что только это и было. Я хочу сказать, что мы недооцениваем кочевое влияние. Я хочу внести в обсуждение новую тематику — не этническую, а именно хозяйственного уклада и системы ценностей.
Это нисколько не мешало русским купцам через Волгу спускаться в Каспий и дальше до Ирана и там торговать. Очевидные были связи. Тот же самый Великий шелковый путь проходил через Северный Кавказ — там навалом персидских материалов.
Насчет денег: среди специалистов по исторической нумизматике активно обсуждается даже такая понятная вещь, как генезис термина «копейка». У нас говорят, что это «копейные деньги», потому что там изображен Георгий Победоносец с копьем в руке. Есть некоторые эксперты, которые это выводят к названию монеты, которая называлась «копек» — скорее где-то в Персии, чем в кочевых территориях. Да и вообще, монету бьют в оседлых территориях. Кочевые государства свои монеты бить не могут — у них нет металлургии.
Что касается древнерусских княжеств, то же самое — каждый князь был суверен, каждый князь бил свою монету. В документе, в котором Иван III завещает своим наследникам, как раз сказано, что необходимо ограничить удельных князей в праве бить или печатать свою монету. Отныне монету может печатать только Москва.
Иван III — это дедушка Ивана IV. Произошла консолидация власти, естественно с учетом персидских влияний, — как без этого? Я хотел просто приподнять некоторую значимость того, что мы пропускаем мимо ушей, что очень серьезное влияние было и кочевой культуры. Византия очень близко взаимодействовала с Персией и с тем же Китаем, и через Византию мы много оттуда получили.
Россия на сайте Бобруйск гуру: