Фотохудожник, медсестра, алхимик, превращающая минус в плюс. Администратор сайта Бобруйск гуру. Автор специального проекта BG «Бобруйские дворики».
Тиканье страха. Это похоже на часы, которые висят на стене там, за дверью.
В комнате прохладно и тихо, слышен каждый шорох.
Лето. Деревня. Крестьянский дом. Небольшая веранда и две комнаты, в каждой печь. Меня привезли и оставили здесь, с бабушкой. Мне 5 лет.
Летом печь топиться только в передней комнате, она же кухня, столовая, гостиная. Еще там часы на стене, а в красном углу икона Пресвятой Богородицы. Читать далее «Пять минут»
В тот день я собрал много целебных и ядовитых трав и возвращался через заброшенное поле, держа ориентир на кровавый нимб солнечного заката вдали за черным лесом. Мои глаза наблюдали за игрой последних проблесков света, и ноги, не чувствуя усталости, разрывали паутину сухих и пыльных трав — я шел домой.
Тихий звон колокольчика заставил меня остановиться. Я выгнул лопатки и встряхнул плечами, сбросив рюкзак наземь, и опустился на колени к маленькому мерцающему платью божественного цветка. Колокольчик замер, и даже, мне показалось, сначала в испуге отпрянул назад от меня, выгнул свой тонкий стебель, а затем, разглядев меня лучше, или, возможно, просто почувствовав, потянулся ко мне и рассмеялся нежным переливом серебряных звуков.
Я рассмеялся вслед за ним и повалился набок, свернувшись калачиком, а потом глубоко вздохнул, впуская в себя запахи. Я был рад и пыльце, и пылинкам, и миллиону божественных тварей, сколько только может вместить в себя человеческое тельце в первую минуту после рождения.
Потом я перевернулся на спину и стал смотреть на звезды. Ничего нового, как грустно и уныло во вселенной. Я закрыл глаза и постучал во врата своих сновидений. Из-за ворот послышался недовольное бурчание: «Прочь! Прочь! Рано еще! Прочь!» — Ладно. Мне некуда торопиться.
Земля еще делилась со мной последним теплом, а прохлада ночного воздуха уже нежно ласкала подбородок, когда кончик моего носа резко поморщился, уловив чужой дух. Я открыл глаза и стал думать над смехом колокольчика. Почему он рассмеялся? Затем я почувствовал запах. Сладкий запах мяса. Я повернул голову и увидел силуэт человека, обведенный контуром бледно-желтого света. Человек сидел ко мне спиной в ста шагах, если не менее. Человек раздувал костер.
Я поднялся с земли, схватил левой рукой лямки рюкзака и побрел к огню.
***
— Дай мне сюда рюкзак, — хрипло и едва слышно произнес старик, не глядя на меня.
Я поставил рюкзак у костра. Он выдернул руки из огня и воткнул черные обуглившиеся пальцы с кровавыми трещинами в брезентовую материю сумки. Но прожечь материю с первого раза не удалось. Тогда он вновь сунул руки в огонь, жаря остатки мяса на своих кистях, и снова выдернул и воткнул в мой рюкзак.
Наконец ему удалось проделать несколько дыр, и я почувствовал сложный аромат сквозь резкий запах гари, весьма тонкий букет, отвратительный и волнующий одновременно. Этот аромат будоражил глубоко спрятанные инстинкты, запах был отталкивающий и в то же время притягивал своей тайной. Что это была за тайна, я не знал.
Нет, это была не тайна жертвоприношения, этого дикого самоистязания, явиться свидетелем которого мне пришлось в эту ночь, потому что здесь тайны для меня не было — я знал этого человека, известного в прошлом музыканта, и мне были понятны причины, почему он решил сжечь свои руки.
— Летающий червь! Ты видишь! Еще один! — вдруг завопил старик, тыча обрубками конечностей в голодный* воздух. И тогда я увидел. Я увидел сущность с большими белыми крыльями, столь большими, что накрывали нас обоих и костер. Светлым Ангелом называл я его (когда-то). Но только теперь я видел его целиком, нависающим надо мной, а не прячущимся за левым плечом; и теперь не его крылья нежно ласкали мою шею и спину, а грязное красное брюхо покачивалось прямо перед моими глазами. Это был червь.
«Часто случается, что червь, достигший полного возраста, получает крылья и взлетает на высоту**», — вспомнил я и рассмеялся. Большие белые крылья едва удерживали его над костром.
Червь никак не мог оторваться от притяжения священного огня, хотя крылья его, отчаянно бия о воздух, рвались вверх. Прошло еще совсем немного времени, и хвост в последний раз дернулся из стороны в сторону и стал опускаться в пасть пламени. А через мгновение алые языки взметнулись ввысь, пожирая белоснежные крылья. Одно дыхание, и все было кончено.
Лучше бы ты ничего такого не видел. Лучше бы ты ничего такого не слышал.
Далее следуют Слепой и его собака.
___
* Не знаем, почему автор написал «голодный» вместо «холодный», возможно это была опечатка, но мы решили сохранить оригинальную версию. — прим. издателя.
** Здесь цитируется Иоанн, игумен Синайской горы («Лествица», 22.45).
© Текст: Алесь Красавин, 2009
Проза.ру, свидетельство о публикации №209122000294
© Фото: Татьяна Удодова, 2023
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
Серия фото Татьяны Удодовой
по мотивам психоделических текстов Алеся Красавина
Прохлада июньского вечера соскользнула с верхушки тополя во дворе, пожаловала в открытое настежь окно [на втором этаже], заглянула под тяжелую штору, потрогала пыль у стены и не спеша [по ковровой дорожке] направилась к порогу. Читать далее «Окно»
Рукопись Р.
«Д…ничское» кладбище облюбовали вороны, причем с каждым годом их обитает там все больше. А ведь было время, когда ворон не было, говорят старики. Я не знаю, верить им или не верить, потому, что при мне вороны уже были. Другое дело, не так много.
Мне было лет двенадцать или тринадцать, когда произошла эта удивительная история.
Я пошел на кладбище — один — и залез в полуразрушенный склеп. Почему-то я верил, что совершу тем самым некий подвиг, важный для укрепления моего духа, чтобы потом уже совершенно бесстрашно дать сдачи одному врагу, живущему в соседнем дворе. Старый склеп находился в центре кладбища, вокруг него, поросшего мхом, разросся кустарник, а несколько высоких сосен смыкались над ним своими куполами, так что даже в солнечный день здесь царил полумрак. И было тихо, тихо. Читать далее «Старый склеп»