После многочисленных, скандальных (и не очень) публикаций, посвященных экранизации книги Василия Гроссмана, осуществленной Сергеем Урсуляком, журнал «Сеанс» попросил Ольгу Серебряную написать о жизни и судьбе романа-первоисточника на бумаге и на экране. Читать далее «Подвиг уточки»
Загадка Александра Грина
Принято считать, что писателя можно судить только по законам его произведений. Биография художника в этом случае не играет никакой – или почти никакой – роли в его восприятии. Текст становится фактом, а реальные перипетии жизненного сюжета отходят на второй план, пунктиром очерчивая канву сюжета подлинного, литературного. Принято считать, что творчество – это и есть биография. Так, оправдывая Гумилева, говорят, что он не писал открыто монархических, антибольшевистских стихов и, следовательно, не мог быть заговорщиком. Но бывает иначе.
Загадочность Александра Грина обнаруживается только при сопоставлении его судьбы и его текстов – сами по себе они объяснимы и вполне укладываются в общую картину и жизни, и литературы. Трудно поверить, что этот усталый, угрюмый, неуверенный в себе, измученный болезнями человек писал новеллы, наполненные оптимизмом, любовью к людям и несколько наивным по тем временам “красота спасет мир”. Жизнь учила обратному. “Все в ней сложилось так, чтобы сделать из Грина преступника или злого обывателя”, — писал Паустовский. Но для преступления нужно, как минимум, мужество поступка, а обыватель немыслим без ощущения почвы под ногами. Ни тем, ни другим Грин не обладал. Он мог стать нищим босяком – его выручала осторожность провинциала; он мог стать “профессиональным революционером” — для этого ему не хватило жестокости. От социальных потрясений он спасался в тихой заснеженной Финляндии или цветущем Крыму. Верный инстинкт писателя всегда позволял ему вовремя отойти в сторону. Это в конечном счете и помогло Грину создать свой мир и свой миф.
В сущности, за все годы своего писательства он ни разу не изменил ни манере, ни теме, ни языку, при кажущейся трепетности и порывистости, всегда оставаясь слегка отстраненным, слегка безучастным, слегка холодным. От возвышенной романтики “Алых парусов” до черного пессимизма “Дороги никуда” красота его стиля была красотой игрушечного домика в стеклянном шаре, встряхнешь – и закружатся волшебные снежинки. Атрибуты, традиционно приписываемые его произведениям – иллюзорность, авантюрность, оптимизм, – не объясняют ничего. Портрет Эдгара По, висевший над рабочим столом, лук и стрелы, с которыми он до пятидесяти лет охотился на голубей, дают только слабый намек на разгадку. Читать далее «Загадка Александра Грина»
Это я и стихи Юнны Мориц
Дай мне руку, дай мне ногу,
Дай мне попку и живот,
Я возьму тебя в берлогу,
Где душа моя живёт.
Там вселенские просторы,
Там галактики времён,
Там любовь, секрет которой
Знает Бога почтальон.
***
Пишите для себя – как пишут дети,
Как дети для себя рисуют звуки,
Не думая о том, что есть на свете
Христоматийно творческие муки.
Пишите для себя – как бред любови,
Как поцелуи пишут и объятья,
Не думая о том, что наготове
Станок печатный должен быть в кровати,
Читающий народ и славы трубы,
И уж конечно, слава мировая…
Пишите для себя – как пишут губы,
Самозабвенно строки повторяя.
Пишите для себя – как пишут втайне,
Где не растут ничьи глаза и уши.
Пишите для себя – как пишут крайне
Ранимые и трепетные души.
Сайт Юнны Мориц
Светлана Алексиевич. Нобелевская лекция (полный текст, видео)
Источник: Svetlana Alexievich
The Nobel Prize in Literature 2015
Нобелевская лекция
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ
О проигранной битве
Я стою на этой трибуне не одна … Вокруг меня голоса, сотни голосов, они всегда со мной. С моего детства. Я жила в деревне. Мы, дети, любили играть на улице, но вечером нас, как магнитом, тянуло к скамейкам, на которых собирались возле своих домов или хат, как говорят у нас, уставшие бабы. Ни у кого из них не было мужей, отцов, братьев, я не помню мужчин после войны в нашей деревне – во время второй мировой войны в Беларуси на фронте и в партизанах погиб каждый четвертый беларус. Наш детский мир после войны – это был мир женщин. Больше всего мне запомнилось, что женщины говорили не о смерти, а о любви. Рассказывали, как прощались в последний день с любимыми, как ждали их, как до сих пор ждут. Уже годы прошли, а они ждали: «пусть без рук, без ног вернется, я его на руках носить буду». Без рук … без ног … Кажется, я с детства знала, что такое любовь … Читать далее «Светлана Алексиевич. Нобелевская лекция (полный текст, видео)»
Белый список
Министерство культуры Украины инициировало создание «Белого списка» иностранных деятелей культуры и искусств, выразивших поддержку нашей стране в сегодняшнее нелегкое время. Об этом сообщается на официальном сайте министерства.
«Сейчас, когда Украина пребывает в состоянии борьбы против российско-террористической агрессии, по всему миру появляются киноактеры, деятели искусства, творцы, гражданские активисты, которые все громче высказывают свою поддержку нашему государству в борьбе с оккупантом», — говорится в заявлении Минкульта. Читать далее «Белый список»
Несоветский писатель Гроссман
Он был из тех, кто понял, что свобода не только в Слове, но и в деле: шить сапоги, печь булки, растить свой урожай. Это теперь называется «рыночная экономика». Он понял, что «буржуи», «кулаки», лавочники, середняки были правы. Тогда же это только Солженицын понимал.
И тот, и другой, кстати, были в Бобруйском котле.
Предлагаем вашему вниманию очень смелое исследование биографии писателя Василия Гроссмана. Читать далее «Несоветский писатель Гроссман»
Абрам Рабкин. Завещание
Абрам Рабкин. Художник, полвека проживший в Санкт-Петербурге, считал себя больше бобруйчанином, нежели петербуржцем. Практически все свое творчество он посвятил белорусским местечкам, в первую очередь Бобруйску. Причем не сегодняшнему городу, а патриархальным улочкам со старыми домиками.
«Абрам Исаакович был влюблен в жизнь, с интересом относился к людям. О нем нельзя было сказать — старый. Я его воспринимала как мальчишку озорного. Это был романтик, который заменял мне целый мир».
Нина Королева, вдова А. Рабкина.
***
«За долгие годы моей творческой жизни я много работал в разных краях. Есть у меня холсты, написанные в Эстонии, на Кубани, на Кавказе, в Старой Ладоге на Волге, в Крыму, в Израиле, за океаном — в Штатах. Вроде бы неплохие работы. Даже на выставках бывали. Но нет в них главного — той любви, душевного трепета и того чувства, которое испытываю, возвращаясь и работая в родных местах… Художник учится всю жизнь. И в этой учебе я понял, что из всех чувств, необходимых художнику (чувство рисунка, цвета, композиции), главное — это чувство Родины».
Этими словами Абрам Исаакович Рабкин завершал очерк, посвященный своему первому учителю, художнику Евгению Александровичу Ярмолкевичу («Все начиналось в Бобруйске», 2003 г.). Впереди было еще десятилетие плодотворной творческой жизни: новые картины, новые рассказы и очерки, посвященные замечательным людям нашего края. Были новые выставки его работ, каждая из которых — это и Итог, и Признание. Читать далее «Абрам Рабкин. Завещание»
Алесь Адамович и Василь Быков: диалог в письмах. Предисловие
Столетие завершилось, его уже называют прошлым, многое встало на свои места. Однако интерес к фигурам первого плана, таким как Алесь Адамович и Василь Быков, не исчезает. Читатели их поколения, поколения ветеранов войны, фронтовиков и партизан, иначе уже и не могут. Ведь это их жизнь и их время. Иное дело нынешнее поколение молодых, настроенных на критическое восприятие недавнего прошлого. Несмотря на общелитературную значимость и одного, и другого писателей, на то заметное место, которое они занимали при жизни, на протяжении полувека будучи на слуху у современников, спор об их наследии, жизненной судьбе, месте в литературном процессе продолжается.
Художественные работы и Адамовича, и Быкова, несмотря на известные препоны и противодействия власть имущих, печатались в свое время почти сразу после их создания. Для обоих это было очень важным — напечататься вовремя. Писание «в стол», в расчете на вечность писательского дела — не входило в их расчеты. Читать далее «Алесь Адамович и Василь Быков: диалог в письмах. Предисловие»
Алесь Адамович и Василь Быков: диалог в письмах. Часть 1
Предлагаем вашему вниманию избранную переписку двух писателей, опубликованную в журнале «Сибирские огни».
Часть первая
Читать далее «Алесь Адамович и Василь Быков: диалог в письмах. Часть 1»
Алесь Адамович и Василь Быков: диалог в письмах. Часть 2
Избранная переписка двух писателей. Читать далее «Алесь Адамович и Василь Быков: диалог в письмах. Часть 2»
Борис Микулич. Трудная година. Часть первая
Белорусский писатель, прозаик Борис Микулич родился в Бобруйске 6 августа 2012 года. С 1929 года работал в бобруйской газете «Камунiст», затем в государственном издательстве БССР и в газете «Лiтаратура i мастацтва».
В 1936 году Борис Микулич был арестован по ложному обвинению и осужден на 10 лет.
Вернувшись из сталинских лагерей, Борис Микулич устраивается работу в Бобруйскую городскую библиотеку и собирает материал о деятельности подполья в годы фашистской оккупации. Он встречается с партизанами, подпольщиками, партийными работниками, действовавшими в тылу врага.
В результате уже в 1948 году была закончена повесть «Трудная година», ставшая одной из первых книг о немецкой оккупации. В апреле 1949 года Микулич снова был арестован и сослан в Сибирь, где скончался в 1954 году.
Публикуется по изданию, вышедшему в 1973 году.
Часть первая • Часть вторая • Часть третья
I
А может, ничего этого и не было? Может, все это приснилось? Бывает, теряется грань между сном и явью, о ней, об этой грани, еще помнишь, как только проснешься, а потом она вдруг стирается навсегда, и начинает казаться: то, что снилось, — правда, а то, что происходит сейчас – лишь страшный сон.
Молодая женщина сидит за круглым столом, в отполированной глади которого тускло отражается падающий в окно свет. Голова у нее тяжелая, как после болезни, кажется — ей трудно держать ее на плечах, и вот теперь, сидя за столом, женщина подперла подбородок занемевшими руками. Надо дать рукам отдохнуть — изменить позу, встать и чем-нибудь заняться… Солнце уже опустилось за кленовые кроны, листья стали почти черными. Значит, скоро вечер. Значит, скоро… Женщина встает с места. Вязаный желтый платок бесшумно соскальзывает на пол. Лето, а она кутается в теплый платок… Вот женщина делает несколько шагов по комнате, держась за край стола тонкими пальцами. Пальцы оставляют следы — сколько пыли! Вот зеркало. В этой почти пустой комнате, где кроме стола лишь несколько стульев с низкими округлыми спинками да прикрытый рогожей диван, зеркало с гладкой живой поверхностью представляется чем-то лишним, ненужным.
А вот рисунок, что косо висит на пустой стене, как нельзя лучше подходит к обстановке. Он одинок, этот рисунок, и лишь подчеркивает пустоту стены. На нем — большой многоэтажный дом с множеством заштрихованных розовой тушью окон. Окна без рам, поэтому дом кажется слепым. Женская фигура заслоняет отражение слепого дома. Пестрыйсарафан в мелких цветках белого, синего, красного цвета, яркий летний сарафан… Но лицо женщины и руки настолько бледны и точно бескровны, что их не оживляют даже эти цвета. Читать далее «Борис Микулич. Трудная година. Часть первая»
Борис Микулич. Трудная година. Часть вторая
Эта повесть бобруйского автора стала одной из первых книг о немецкой оккупации
Часть первая • Часть вторая • Часть третья
I
Зима в том году была скверная. Морозы были не сказать чтоб сильные, редко бывали и оттепели, но по ночам и утрам земля окутывалась густым молочно-белым туманом, и он пронизывал все — и безлюдные улицы, и редко топившиеся отсыревшие дома, и души их обитателей. Читать далее «Борис Микулич. Трудная година. Часть вторая»